Императорский Див

— Он решил управлять страной?

Дядя вздохнул:

— Вы знаете, поначалу мне казалось, что это неплохо, он быстро навел порядок… Но… Только с возрастом я начал понимать, какой ценой.

— Вы говорите о моих родителях?

— И о них тоже. Послушайте, я не хочу, я не смею снимать с себя вину… но… — Он опустил голову. — Ваш отец дружил с императором Владимиром. Пока шла война, он занимался своей работой в поместье или на секретной научной базе. Но после ее завершения… Аркадий был слишком умным и наблюдательным. Он быстро бы все понял. Но никогда не принял бы. Он был… очень консервативным, знаете ли. И к дивам относился, мягко скажем… не очень хорошо. А самое главное — у него было очень большое влияние в Академии. А у его матери — в церкви.

— А «Вектор» уже выполнил свою функцию и стал не нужен… — продолжил за него Аверин. — Неужели отцу нельзя было как-то по-другому запретить посещать дворец? Обязательно убивать?

— Я думаю, Императорский див уже тогда решил, что будет править долго. Рано или поздно Аркадий бы все равно догадался.

— А вы знали о плане по «Вектору»?

Метельский закрыл лицо ладонями.

— Не было ни дня… чтобы я об этом не пожалел! Вы верите мне?!

— Верю. Но вы знали… остановить вы не могли, это я понимаю, но почему не предупредили?

— Вам… будет больно это услышать, но мне казалось, что так… лучше. Ваш отец… Он не был таким человеком, каким вы его себе представляете…

— И каким же он был? — Аверин скрестил на груди руки.

— Я не отрицаю, он был величайшим ученым. И позже я понял, сколько пользы он мог принести и России, и всему миру. Но… Он, понимаете, очень любил женщин. И это расстраивало Леночку. Я несколько раз видел, как она плакала на балах, за портьерами, когда он пытался вскружить голову очередной красотке. И это у него всегда получалось. Потом, когда родились вы… Возможно, это и прекратилось… но… — Он запнулся.

— Продолжайте, пожалуйста, — проговорил Аверин.

— Мне кажется, он ее бил. Я сам видел синяки на руках и лице.

— Не смейте такого говорить, — спокойно сказал Аверин. Знал бы этот человек, какую глупость сейчас сморозил.

— Простите. Но… я говорю правду. Ваш отец был жестоким. Особенно к дивам. Он их сотнями изводил во время своих опытов. Да вы спросите своего фамильяра! Он, верно, до сих пор вздрагивает при звуках имени вашего отца. Я не удивлюсь, если фамильяр ненавидел его! Я как-то приехал в гости и сам увидел, как он оставил Анонимуса на операционном столе, со вскрытой и раздвинутой серебряными распорками грудной клеткой. Он мне показал, как реагирует его сердечная мышца на серебро, а потом просто ушел ужинать, не то что не освободив, а даже не усыпив дива. Просто велел ждать! Неудивительно, что бедняга сожрал его при первой же возможности!

— Вы не правы. — Аверин сжал кулак. Нет, волю эмоциям давать нельзя. — Я понимаю, вам хочется оправдаться. Но Анонимус боготворил отца и до сих пор тяжело переживает его смерть. Сожрал он отца по его же приказу, я не буду объяснять, считайте это последним опытом Аркадия Аверина. А моя мама — чародейка, поэтому она работала сестрой милосердия в клинике для душевнобольных. Оттуда и синяки. Она любила отца!

— Да… я знаю… — Дядя снова прикрыл лицо руками. — Она… закрыла его собой. Я вам просто объясняю, как я считал тогда… Я думал, что ей без него будет лучше. Но я ошибался. Каким бы ни был Аркадий, Леночка любила его больше жизни.

Меньше всего Аверину хотелось читать мораль дяде, но удержаться и совсем его не уколоть, он не смог:

— Так это угрызения совести довели вас до государственной измены? Зачем вы похитили меч? Вы знали, что им больше никого не вызвать. Чего вы хотели? Продать меч за границу?

— Не продать, обменять.

— На что же?

— На свободу. Я всю жизнь служил ему. И прежде мне казалось, что все не так плохо. Он не человек, да, но умнее и прозорливее многих людей. Но… я говорил вам: мой внук сдал экзамены в Академию. Но… это была Пражская Академия, понимаете? Он специально готовился, ездил…

— И?

— Император об этом узнал. И заявил, что наши колдуны не будут укреплять своей силой академии Европы. В чем-то он прав, да… Но он запретил всей моей семье выезжать за границу. И внукам, и правнукам. И тогда с моих глаз словно упали шоры. Он боится, что я проболтаюсь, а моя семья — всего лишь заложники, гарантия моей верности.

— Хм, — задумчиво протянул Аверин, — значит, вы решили предать монарха, которому служили много лет, ради того, чтобы ваш внук мог учиться в Праге? Так, что ли?