Император Николай II и заговор генералов

Теперь о воспитанности камергера Родзянко: «В одной из групп стояла грузная фигура Родзянко. К нему подходит с обычной сладкой улыбкой Протопопов и, поздравляя с Новым годом, протягивает руку. Грубый Родзянко, не пошевеливая своим туловищем, зычным голосом произносит: “прочь! – ко мне не прикасаться”. Я стоял в нескольких шагах, видел все это своими глазами и слышал своими ушами» (кн. В. Шаховской (министр торговли и промышленности) «Sic transit gloria mundi.»). И это во дворце на Новогоднем приеме у Государя! И это для того, чтобы снискать себе еще больше расположения у того сброда, который заседал в Думе, сплетничал в салонах и распространял клевету в Армии! А Иван Солоневич со свойственной ему прямотой открыто говорит: «Впоследствии М. Родзянко – самый массивный, самый громогласный и, по-видимому, самый глупый из участников заговора, – писал о том, что с революцией или без революции, – Россия все равно была бы разбита» (И. Солоневич «Великая фальшивка февраля»).

В общем, ни обращение министров (восемь из них обратились даже с письмом к Государю), ни, как всегда, скандальное и бестактное выступление «умного» председателя Думы, ни убеждения «милых» родственников не смогли (и слава Богу!) разубедить Государя в правильности принятого решения. Мельгунов, которого уж никак нельзя заподозрить в монархических чувствах (народный социалист), пишет, что очевидно, исключительное упорство, проявленное Николаем II, никакими посторонними влияниями объяснить нельзя, а тем более, “немецко-распутинским” окружением Александры Федоровны, как продолжал думать ген. Деникин в своих “Очерках русской Смуты”. По словам Вел. кн. Николая Михайловича, Царь уже в начале войны стал считать назначение Николая Николаевича “неудачным”» (С. Мельгунов «Легенда о сепаратном мире»).

Но было еще одно обстоятельство, которое яростно отрицается людьми некомпетентными и подтверждается лицом чрезвычайно компетентным. Я имею в виду политические планы Николая Николаевича и его приспешника кн. В. Орлова. Данилов, Бубнов, о. Г. Шавельский (хотя последний и писал, что Вел. Кн. говорил, что «ее» надо заточить в монастырь»), писали, что Николай Николаевич и не думал ни о чем «таком», но, конечно, только с о. Г. Шавельским Николай Николаевич мог говорить о «таких» вещах. Все эти разговоры и настроения Ставки становились известными в Царском Селе, и Государыня видела в смене Командования и предупреждение государственного переворота, задуманного дядей Государя, который все же через полтора года принял участие «коленопреклоненно» в перевороте, на этот раз удавшемся. Когда Министр двора Фредерикс начал было заступаться за Великого князя перед Государем, Государь хлопая рукой по папке, сказал: «Здесь накопилось достаточно документов против В. кн. Николая Николаевича. Пора покончить с этим вопросам» (Ген. А. Спиридович «Великая война и Февральская Революция»).

23-го августа был отдан следующий приказ: Приказ Армии и Флоту 23 августа 1915 года.

«Сего числа Я принял на себя предводительствование всеми сухопутными и морскими вооруженными силами, находящимися на театре военных действий.

С твердой верой в милость Божию и с непоколебимой уверенностью в конечной победе будем исполнять наш святой долг защиты родины до конца и не посрамим земли Русской. Николай».

В тот же день был подписан рескрипт на имя Великого князя с назначением его Наместником Кавказа на место уволенного на покой Воронцова-Дашкова. Николай Николаевич брал с собой Янушкевича как помощника по военной части и, с позволения Государя, кн. Орлова, который до этого, был начальником походной канцелярии у Государя, как помощника по гражданской части. Еще в Барановичах, куда приезжал Государь, возникла эта странная дружба Николая Николаевича с кн. Орловым. Об этом пишет всегда хорошо информированный по долгу своей службы ген. Спиридович: «Будучи в Барановичах, князь Орлов каждый день ходил к Великому князю, часто с портфелем и иногда они ездили вместе кататься на автомобиле. Все это знал и видел из окна своего вагона Государь. Он не скрывал иногда тонкой иронии, указывая лицам свиты за пятичасовым чаем на уезжающих друзей. Знавшим характер Государя было ясно, что эта новая дружба не очень нравится Государю.