Таким образом мы видим, что министры сами подталкивали мысль Царя на принятие Верховного командования на Себя. И Государь принял единственно правильное решение – возложил на Себя Верховное командование. А. Вырубова, которая близко стояла к семейной обстановке Царской Семьи, пишет о решении Государя в своих воспоминаниях: «Летом 1915 года Государь становился все более и более недоволен действиями на фронте Великого князя Николая Николаевича. Государь жаловался, что русскую армию гонят вперед, не закрепляя позиций и не имея достаточно боевых патронов. Как бы подтверждая слова Государя, началось поражение за поражением; одна крепость падала за другой, отдали Ковно, Новогеоргиевск, наконец Варшаву. Я помню вечер, когда Императрица и я сидели на балконе в Царском Селе. Пришел Государь с известием о падении Варшавы; на Нем, как говорится, лица не было. Он почти потерял свое всегдашнее самообладание. “Так не может продолжаться, – воскликнул Он, ударив кулаком по столу, – я не могу все сидеть здесь и наблюдать за тем, как разгромляют армию; я вижу ошибки, – и должен молчать! Сегодня говорил мне Кривошеий, – продолжал Государь, – указывая на невозможность подобного положения”. Государь рассказывал, что Великий князь Николай Николаевич постоянно, без ведома Государя, вызывал министров в Ставку, давая им те или иные приказания, что создало двоевластие в России.
После падения Варшавы Государь решил бесповоротно, без всякого давления со стороны Распутина или Государыни, стать самому во главе армии; это было единственно Его личным, непоколебимым желанием и убеждением, что только при этом условии враг будет побежден. “Если бы Вы знали, как мне тяжело не принимать деятельного участия в помощи моей любимой армии”, – говорил неоднократно Государь… Ясно помню вечер, когда был созван Совет министров в Царском Селе. Я обедала у Их Величеств до заседания, которое назначено было на вечер. За обедом Государь волновался, говоря, что какие бы доводы Ему не представляли, Он останется непреклонным… Уже подали чай, когда вошел Государь, веселый, кинулся в свое кресло и, протянув нам руки, сказал: “Я был непреклонен, посмотрите, как я вспотел! Выслушав все длинные, скучные речи министров, я сказал приблизительно так: Господа! Моя воля непреклонна, я уезжаю в Ставку через два дня! Некоторые министры выглядели, как в воду опущенные”. Государь казался мне иным человеком до отъезда. Еще один разговор предстоял Государю – с Императрицей-Матерью, которая наслышалась за это время всяких сплетен о мнимом немецком шпионаже, о влиянии Распутина и т. д. и, думаю, всем этим басням вполне верила. Около двух часов, по рассказу Государя, она уговаривала Его отказаться от своего решения… Я видела Государя после Его возращения. Он рассказывал, что разговор происходил в саду. Он доказывал, что если будет война продолжаться так, как сейчас, то армии грозит полное поражение, и что Он берет командование именно в такую минуту, чтобы спасти родину, и что это Его бесповоротное решение. Государь передавал, что разговор с Матерью был еще тяжелее, чем с министрами, и что они расстались, не поняв друг друга.
Перед отъездом в армию Государь с семьей причастился Св. Тайн в Федоровском Соборе… Из Ставки Государь писал Государыне, и Она читала мне письмо, где Он писал о впечатлениях, вызванных Его приездом. Великий князь был сердит, но сдерживался, тогда как окружающие не могли скрыть своего разочарования и злобы: “точно каждый из них намеревался управлять Россией!”
Я не сумею описать ход войны, но помню, как все, что писалось в иностранной печати, выставляло Николая Николаевича патриотам, а Государя орудием германского влияния. Но как только Помазанник Божий встал во главе своей армии, счастье вернулось русскому оружию и отступление прекратилось»
Во всей этой истории поражает одно: до решения Государя принять Верховное командование на Себя Совет министров был единодушен в том, что «Ставка (т. е. Николай Николаевич) потеряла голову». Как только Государь решил возложить Верховное командование на Себя, все, как по мановению волшебной палочки, стали Государя отговаривать от «рокового», «фатального» и «опасного» решения. В этом надо разобраться подробно. Министры приводили доводы и, в первую голову, Поливанов, что «если личное предводительствование Царя не изменит в благоприятную сторону положения на фронте и не остановит продвижения неприятеля внутрь страны, то возможны последствия во внутренней жизни страны. При этом я доложил, – говорит Поливанов, что по состоянию наших сил нет надежды добиться хотя бы частных успехов, а тем более трудно надеяться на приостановку победоносного шествия немцев. Подумать жутко, какое впечатление произведет на страну, если Государю Императору пришлось бы от своего имени отдать приказ об эвакуации Петрограда или, не дай Бог, Москвы».