Генерал Цабель замолчал, нахмурился и стал сам ковырять что-то на погонах. Но совершенно неожиданно вышла на самом митинге. Оказалось все солдаты собственного Его Величества полка были в вензелях, кроме явившихся без вензелей командира полка генерала Цабеля и его адъютанта, поручика барона Нольде»
Заражали русский народ сверху. Старались и социалисты, и Государственная Дума, а потом Совдеп и… господа офицеры («младо-турки», окружение Гучкова, а когда его вышибли, его преемника Керенского – Барановский, кн. Туманов, Якубович, Половцев, Энгельгардт и др.).
О миссии Иванова я долго говорить не буду. Сбитый с толку телеграммами Алексеева и телеграммой Государя, посланной под сильнейшим давлением Рузского, обманутый разговорами по телеграфу с ловкими Бубликовым и Ломоносовым, старый и недалекий от природы, генерал Иванов прибыл в Царское, был у Государыни, которая спокойно его выслушала и высказала мысль, что Иванову надо вернуться назад, так как помочь делу было уже поздно. Он недолго простоял в Царском со своим отрядом и затем вернулся в Могилев. В Могилеве он часто беседовал с Дубенским. Последний записал эти разговоры. “Самое величайшее бедствие – это отказ Царя от царства. Алексеева знаю хорошо, он ведь мой начальник штаба; Алексеев человек с малой волей и величайшее его преступление перед Россией – его участие в совершенном перевороте. Откажись Алексеев осуществлять планы Государственной Думы, Родзянко, Гучкова и других, я глубоко убежден, что побороть революцию было бы можно, тем более, что войска на фронтах стояли и теперь стоят спокойно и никаких брожений не было. Да и Главнокомандующие не могли и не решились бы согласиться с Думой без Алексеева”. Этот разговор я записал немедленно по уходе Николая Иудовича»
Есть много версий об аресте Государя. Многие утверждают, что Алексеев узнал об этом в последнюю минуту от приехавших четырех членов Думы во главе с Бубликовым. Воспоминания ген. Тихменева это категорически опровергают. «По взволнованному и недоумевающему лицу К. (Кислякова, товарища министра путей сообщений, прикомандированного в Ставке, ставшего сразу на сторону революции, это его не спасло, и он был впоследствии “растерзан большевицкой толпой в Полтаве”. –
Таким образом, мы видим, что Алексеев знал о предстоящем аресте Государя еще накануне и ничего не предпринял. Не сообщил об этом Государю и не протестовал в Петроград. Отныне Алексеев будет верным исполнителем всех директив своего нового начальства – Временного правительства и военного министра Гучкова, а затем Керенского.
В день отъезда 8 марта Государь, еще ничего не зная о своем предстоящем аресте, пожелал попрощаться со всеми чинами штаба. Об этом пишет Лукомский: «Государь вошел и, сделав общий поклон, обратился к нам с короткой речью, в которой сказал, что благо Родины, необходимость предотвратить ужасы междоусобицы и гражданской войны, а также создать возможность напрячь все силы для продолжения борьбы на фронте – заставили Его решиться отречься от престола в пользу своего брата В. кн. Михаила Александровича; что В. Кн., в свою очередь, отрекся от престола.
Государь обратился к нам с призывом повиноваться временному правительству и приложить все усилия, чтобы война продолжалась до победного конца.
Затем, пожелав всем всего лучшего и поцеловав генерала Алексеева, Государь стал всех обходить, останавливаясь и разговаривая с некоторыми. Напряжение было очень большое; некоторые не могли сдержаться и громко рыдали. У двух произошел истерический припадок. Несколько человек, во весь рост, рухнули в обморок… Государь не выдержал; оборвал свой обход, поклонился и, вытирая глаза, быстро вышел из зала».
Дальше описывают отъезд Дубенский и Мордвинов. «Сейчас по своем прибытии Бубликов передал распоряжение временного правительства о запрещении адмиралу Нилову следовать с Государем и цриказание остаться в Ставке. “Что же, я арестован?” – спросил мрачно Нилов. “Нет, но Вы должны остаться здесь”, – ответил Бубликов. Нилов гневно отошел и я, стоявший с ним рядом, искренно ожидал, что адмирал как-либо оскорбит депутата.