Император Николай II и заговор генералов

Вот и все. Как будто незначительный, дружеский разговор двух генералов. На самом деле это протокол того преступления, которое уже было обдумано в Ставке и никакие изменения не могли иметь места. Алексеев уже твердо решил взять в свои руки вопрос об отречении Государя. И уже и язык меняется коренным образом: «необходимо разбудить Государя и сейчас же доложить»… «…все этикеты должны быть отброшены», «… выбора нет и отречение должно состоятся», «ген. Алексеев убедительно просит безотлагательно это сделать».

Помимо Алексеева и главнокомандующих фронтами вина за преступление 2 марта ложится также и на двух ближайших помощников Алексеева и Рузского. Это Лукомский и Данилов. Кто они – мы знаем. Лукомский еще за много лет посещал заседания военной ложи у Гурко, будучи Товарищем военного министра, в заседании Совета Министров позволил себе оскорбительно говорить о Государе (Воспом. Наумова). О Данилове и говорить нечего. В своих воспоминания он говорит о Государе: «…Император Николай II не обладал ни необходимыми знаниями, ни опытом, ни волею, и что весь Его внутренний облик мало соответствовал грандиозному масштабу войны». Кроме того, он был обижен, что после генерал-квартирмейстерского поста в Ставке Николая Николаевича получил только корпус. В общем обе фигуры представляют собой людей как узких специалистов военного дела, не понимавших всех особенностей нашей государственности, симпатизировавших и Думе и «передовой общественности» и не имевших необходимых точных сведений о том, кто является подлинным хозяином и вдохновителем революции в Петрограде. Вообще они были, как и другие генералы, «дырой на верхах армии».

Ген. Вильчковский продолжает: «Н.В. Рузский, измученный и тоже больной (отчего во главе Русской армии стояли старые и больные люди? Что, разве не было более молодых и здоровых? – В. К.), в исходе девятого часа утра прилег, велев разбудить его через час, чтобы идти с докладом о своем разговоре к Государю. Он еще надеялся, что Манифест сделает свое дело, но в Ставке решили иначе и требовали, чтобы Рузский ни минуты не медлил идти к Государю – убеждать Его отречься и уже писали циркулярную телеграмму Главнокомандующим, предлагая им “просить” согласия Государя на отречение. Между получением в Ставке окончания разговора Рузского с Родзянко и посылкой циркулярной телеграммы прошло 2 часа 45 м».

В разговоре Родзянко с Рузским Родзянко лжет все время. Лжет, что «только ему верят, только его приказания исполняют». На самом деле Временный комитет в Думе выставили из занимаемого помещения, куда въехал какой-то орган Совдепа, а «вершителей судьбы» во главе с «громогласным» Родзянко втиснули в две маленькие комнаты. Для того, чтобы пройти на телеграф, Родзянко просил у Совдепа охрану из двух солдат, в противном случае могли избить или даже убить этого самого «вершителя». Родзянко на вопрос Рузского – согласен ли он стать во главе кабинета? (Все зависело от Совдепа, все до мелочей, но Родзянко ничего об этом не сказал.) Вместо ответа начинает говорить о том, как он предсказывал революцию, но его не слушали. Начинает обвинять Государыню и, наконец, проговорился, что он, «которого все слушают и приказания исполняют», чувствует себя на волоске от заточения в Петропавловскую крепость. Затем заявляет, что Манифест опоздал, еще не зная, какой, все равно опоздал.

Но Рузский не замечает противоречий Родзянко. Он был, как и большинство «высших генералов», подлинной «дырой». А Родзянко (хоть и не генерал, но «дыра» уж совсем законченная) заявляет, что «все решили довести войну до конца, но Государь должен отречься». Кто все? Кто требует отречения? Не те ли, которых боится Родзянко и которые дают ему охрану из двух солдат? Родзянко говорит, что «сегодня ночью» назначил «Временное Правительство». На самом деле прогрессивный блок просил униженно Суханова, Стеклова и других «секретарей дьявола» разрешить им «создать правительство». Суханов в своих воспоминаниях по этому поводу пишет: «Следующее слово было мое. Я отметил, что стихию можем сдержать или мы, или никто. Реальная сила, стало быть, или у нас, или ни у кого. Выход один: согласиться на наши условия и принять их как правительственную программу».

Суханов, который еще раньше говорил, что первое правительство должно быть сформировано из буржуазии с тем, чтобы оно исполняло все требования Совдепа, т. е. таскало из огня каштаны для «грядущей всемирной социалистической революции», говорил с Родзянко, Милюковым и другими думцами, как с лакеями. Они такими и были и потому удивляться совсем не приходится, что после Февраля – Марта наступил Октябрь. Это было логично, естественно и последовательно. От прогрессивного блока, через «прогрессивные» события, до приезда в запломбированном вагоне «великого гуманиста» с прогрессивным параличом.