Император Николай I и его эпоха. Донкихот самодержавия

Последняя попытка Николая к уничтожению крепостного права относится к декабрю 1847 года, когда велено было депутатам смоленского дворянства прибыть в Петербург для принесения благодарности за продолжение дарованных дворянству прав. «Я буду говорить с вами не как государь, а как первый дворянин империи, – произнес император в своей «тронной речи» депутатам. – Земли принадлежат нам, дворянам, по праву, потому что мы приобрели ее нашей кровью, пролитой за государство; но я не понимаю, каким образом человек сделался вещью, и не могу себе объяснить этого иначе, как хитростью и обманом, с одной стороны, и невежеством – с другой. Этому должно положить конец. Лучше нам отдать добровольно, нежели допустить, чтобы у нас отняли. Крепостное право причиной, что у нас нет торговли, промышленности». Отпуская депутатов, государь поручил держать сказанное им в секрете, но «побудить смоленское дворянство к совещаниям о мерах, как приступить к делу». Одновременно с этим журналам была предоставлена некоторая свобода в обсуждении крепостного права. Однако революции, прокатившиеся по Европе в 1848 году, совершенно деморализовали Николая, заставив переложить «больной вопрос» на плечи следующих поколений. Сам самодержец не скрывал своего разочарования: «Нет сомнения, что крепостное право в нынешнем его положении у нас есть зло, для всех ощутительное и очевидное, но прикасаться к нему теперь было бы делом еще более гибельным… Нынешнее положение таково, что оно не может продолжаться, но вместе с тем и решительные к прекращению его способы также невозможны без общего потрясения».

«Три раза начинал я это дело, – признавался он графу Киселеву в 1854 году, – и три раза не мог продолжать: видно, это перст Божий!»

Императора пытался успокоить граф Уваров: «Вопрос о крепостном праве тесно связан с вопросом о самодержавии и даже единодержавии: это две параллельные силы, которые развивались вместе, у того и другого одно историческое начало и законность их одинакова… Крепостное право – это дерево пустило далеко корни – оно осеняет и церковь, и престол, вырвать его с корнем невозможно».

Было ли от этого легче самой России?

Господин цензор

«Несчастные обстоятельства, сопроводившие восшествие на престол ныне царствующего императора, обратили внимание его величества на сословие писателей. Он нашел сие сословие совершенно преданным на произвол судьбы и притесненным невежественной и своенравной цензурою. Не было даже закона касательно собственности литературной. Ограждение сей собственности и Цензурный устав принадлежат к важнейшим благодеяниям нынешнего царствования». Кто бы вы думали, писал эти верноподданнические строки, восхваляя мудрость государя, якобы затиранившего отечественных пиитов цензурой? Подхалим, вельможа, царедворец, «жадною толпой стоящий у трона»? Отнюдь. Александр Пушкин, который вроде как жутко страдал от той самой цензуры, хотя и называл ее в своих письмах «голубушкой» и «приятельницей». Однако именно он порадовал почтеннейшую публику стихотворным «Посланием к цензору».

Но цензор гражданин, и сан его священный:
Он должен ум иметь прямой и просвещенный;
Он сердцем почитать привык алтарь и трон;
Но мнений не теснит и разум терпит он.
Блюститель тишины, приличия и нравов,
Не преступает сам начертанных уставов,
Закону преданный, отечество любя,
Принять ответственность умеет на себя;
Полезной истине пути не заграждает,
Живой поэзии резвиться не мешает.
Он друг писателю, пред знатью не труслив,
Благоразумен, тверд, свободен, справедлив.