Но однажды вечером холод стал просто невыносимым. В тот день я допоздна засиделся над книгой - насколько я помню, это были стихи. Вызвав секретаря, я приказал поставить в кабинете жаровню с горячими углями. Мой приказ тут же исполнили, и я стал читать дальше. Журчание реки под окном постепенно меня убаюкало, я стал медленно погружаться в сон и вдруг потерял сознание. Угар от угольев и испарения от стен едва меня не задушили.
К счастью, кто-то из охраны заметил, что из-под двери кабинета идет пар. Дверь взломали, и меня вытащили в коридор, где я в конце концов пришел в себя, но меня несколько часов после этого выворачивало наизнанку. Оривасий сказал, что еще несколько минут - и вернуть меня к жизни было бы невозможно. Так спартанские привычки спасли мне жизнь; правда, злые языки скажут, что я экономил на отоплении из скупости. Любопытно, но по зрелом размышлении мне все больше кажется, что такая смерть была бы очень приятной. Сначала читаешь Пиндара, потом приятная дремота - и все, конец. Я ежедневно молю Гелиоса о том, чтобы моя смерть, когда ее час настанет, была бы столь же быстрой и безболезненной, как это должно было случиться в ту ночь.
Все мои дни были заполнены до отказа. Я вершил правосудие, или, точнее говоря, просто применял на практике законы, ибо истинное правосудие исходит от одних богов. Ежедневно я проводил совещания с различными должностными лицами по многим государственным вопросам. Кроме того, в мои обязанности, по древнему обычаю, входила выплата ежемесячного жалованья высшим сановникам. Мне давно хотелось выяснить происхождение этого обычая. Думаю, он уходит корнями в первые годы Римской республики. Среди тех, кому я собственноручно выплачивал жалованье, были осведомители тайной полиции. Я их терпеть не мог, зная, что главное их занятие в Париже - слежка за мной и доносы в Милан о каждом моем шаге, но я старался скрывать свои чувства и выдал себя лишь однажды. В тот день я, как обычно, сидел за покрытым шкурами столом, уставленном столбиками золотых монет. Когда настала очередь получать жалованье старшему осведомителю по имени Гауденций, он, не дожидаясь меня, протянул руку и сам схватил причитавшееся ему золото. Такая грубость изумила даже его подчиненных - рядовых осведомителей, я же заметил: "Видите, друзья? Тайная полиция всегда поступает одинаково: хватай и не миндальничай!" Эти слова потом передавали из уст в уста.
Вечера я посвящал прежде всего делам, затем следовал непродолжительный сон, и наконец поздно ночью я предавался любимому занятию: беседовал о философии и литературе с друзьями. Они не переставали удивляться моей способности мгновенно засыпать и просыпаться точно в намеченное время. Я и сам не могу объяснить, как это получается, но такой способностью я обладаю с детства. Предположим, я приказываю себе проснуться в первом часу ночи, и минута в минуту я уже на ногах. Наверное, сам Гермес одарил меня этой способностью. Оривасий иного мнения: он считает, что у меня как-то по-особому устроен мозг, и очень хочет взглянуть на него после моей смерти!
Обладая большими познаниями как во всемирной истории, так и в истории нашего государства, Саллюстий старался передать их мне. Особенно тщательно мы изучали царствование Диоклетиана, чьи реформы, обновившие империю в прошлом веке, сохраняют свое значение и поныне. По сей день мы не прекращаем спорить об эдикте Диоклетиана, которым последний запретил жителям Римской империи менять свое занятие, переходящее по наследству к их потомкам. Сын крестьянина должен стать крестьянином, сын сапожника - обязательно сапожником, а за перемену профессии полагается суровое наказание. Саллюстий, как и Диоклетиан, утверждал, что этот закон полезен: он обеспечивает стабильность общества. В старину толпы бродяг ходили из города в город, живя подаянием или грабежом, и в то же время из-за недостатка рабочих рук ощущалась нехватка самых необходимых предметов.
Диоклетиану не только удалось стабилизировать производство, он также предпринял попытку установить твердые цены на продукты и другие товары первой необходимости. Правда, в этом он, к сожалению, потерпел неудачу. Несколько месяцев назад я также пытался установить в Антиохии твердые цены на зерно, и, хотя у меня из этого ничего не вышло, я полагаю, что со временем такие реформы должны увенчаться успехом.