Император Юлиан

Элевсин находится в четырнадцати милях от Афин. Вот уже два тысячелетия в этом городе ежегодно устраиваются празднества, так как именно в Элевсине вернулась на землю Персефона после того, как ее похитил бог смерти Аид и сделал царицей загробного мира. После похищения Персефоны ее мать Деметра, богиня урожая, искала ее девять дней, позабыв о еде и питье (сейчас, когда я это рассказываю, посвященные видят, как перед ними вновь проходят таинства, но никто, кроме них, не знает, что я имею в виду). На десятый день Деметра подошла к Элевсину. Навстречу ей вышли царь и царица города и поднесли кубок ячменного отвара, сдобренного мятой; богиня осушила его одним духом. Старший царевич сказал: "Как жадно ты пьешь!", и тогда разгневанная богиня превратила его в ящерицу, но, тут же раскаявшись, наделила великой властью младшего сына элевсинского царя, Триптолема. Деметра вручила ему пшеничные колосья, соху и колесницу, запряженную змеями, и он стал разъезжать по миру, обучая людей земледелию. Впрочем, Деметра сделала это не только из раскаяния за содеянное, но и в награду за то, что Триптолем смог ей открыть, куда исчезла Персефона. Он рассказал, что гулял по полям, когда вдруг земля перед ним разверзлась и со стороны моря показалась колесница, запряженная вороными конями. Ими правил сам Аид, а в объятиях он держал Персефону. Накренившись, колесница на всем ходу устремилась под землю, и отверстие тут же закрылось. Поскольку Аид - брат Зевса, царя богов, нет сомнения, что он похитил дочь с молчаливого согласия Зевса, подумала Деметра и решила отомстить. Она приказала деревьям не приносить плодов, а цветам не расцветать, и земля вмиг опустела. Зевсу пришлось уступить. Если Персефона еще не ела пищи мертвых, она может вернуться к матери - изрек он. На беду, Персефона, находясь в Аиде, успела съесть семь гранатовых зерен и этого было достаточно, чтобы она осталась там навеки. Но Зевс сумел найти компромисс: шесть месяцев в году Персефона должна жить с Аидом и быть царицей загробного мира, а на шесть месяцев она будет возвращаться на землю к матери. Вот почему холодная, бесплодная зима длится шесть месяцев и столько же длится теплое, ласковое лето. Кроме того, Деметра даровала Аттике оливковое дерево и запретила выращивать здесь бобы. Во время таинств вся эта история представляется в лицах, но большего я сказать не могу. Одни говорят, корни элевсинских таинств на Крите, другие - в Ливии. Возможно, в этих местах и происходило нечто подобное, но нет сомнения, что Персефона вернулась на землю из царства Аида в Элевсине. Я сам видел пещеру, из которой она явилась.

Итак, для тех, кто посвящен в таинства, я только что с помощью чисел и знаков изложил, что именно происходит с человеком после смерти, и заняло это не более страницы. Однако непосвященным не дано проникнуть в эту тайну. Они всего лишь решат, что я рассказал старую сказку о старых богах.

Наконец в зале появился иерофант. Он оказался человеком ничем не примечательной наружности: маленький, пухленький, степенного вида. Он сдержанно поздоровался со мной. У него мощный голос, и он говорит на древнегреческом языке двухтысячелетней давности, ибо в его древнем роду одни и те же слова передаются из поколения в поколение. Нельзя без благоговейного трепета помыслить о том, что это те самые слова, которые когда-то слышал сам Гомер.

- Извини, что я задержался, но я был очень занят. Сейчас уже наступил священный месяц. Таинства начнутся ровно через неделю. - Так прозаично он начал.

Я сказал иерофанту, что хочу быть посвящен во все без исключения таинства: малые, большие и высшие. Я сказал, что понимаю, насколько трудно это осуществить за столь короткий срок, но я ограничен во времени.

- Конечно, все это можно устроить, - сказал в ответ иерофант. - Только тебе придется многое изучить. Как у тебя с памятью?

Я ответил, что знаю наизусть почти всего Гомера. Иерофант напомнил мне, что таинства длятся девять дней и тот, кто готовится к посвящению, должен выучить множество паролей, гимнов и молитв, прежде чем ему откроется высшая тайна. "И чтобы ни единой запинки!" - строго добавил он. Я повторил, что за неделю, полагаю, смогу выучить все необходимое, так как память у меня и в самом деле хорошая; по крайней мере, она такой становится, когда передо мною стоит высшая цель.

Затем я решил открыться иерофанту и сказал, что, если меня оставят в живых, я надеюсь оказать эллинской вере поддержку в борьбе с галилеянами. Отсвет его был краток.

- Поздно, - повторил он слова Проэресия. - Ты не в силах изменить того, что предопределено.

- Неужели тебе известно будущее? - спросил я, пораженный таким ответом.

- Я иерофант, - ответил он просто. - Самый последний иерофант в Греции. Мне известно многое, и все это трагично.

Я с трудом верил своим ушам:

- Но почему ты последний? Столетиями…