- Трон по праву престолонаследия принадлежит тебе.
- Тем более что я был в каких-нибудь нескольких сотнях миль.
- Вот именно.
- Где Евсевий?
- Во дворце. Занят подготовкой к твоему прибытию. Он все еще хранитель священной опочивальни. - Тут дядя
- Разве так приближаются к священной особе императора? - И я с притворным гневом ударил по воде и окатил как следует Оривасия; перепало и на долю дяди Юлиана. Они оба рассмеялись, а я вдруг спохватился и даже встревожился. Вот так и рождаются тираны! Сначала невинные шуточки: сенаторов в бане обрызгает или, скажем, угостит приближенных за обедом бутафорской едой из дерева, потом еще что-нибудь в том же духе, и, что бы ни сотворил, все подобострастно смеются, находя забавными даже самые нелепые выходки. Затем подобные затеи приедаются, и однажды император насилует чужую жену, да еще на глазах у мужа, а то возьмется за мужа в присутствии жены. Но вот уже и этого мало: и муж, и жена подвергнуты пыткам, а затем отправлены на казнь. Как только дело дойдет до убийств, император уже не человек, а лютый зверь - сколько их уже перебывало на римском троне! Я кинулся извиняться перед дядей и даже перед Оривасием, хотя мы с ним как родные братья. Ни тот ни другой так и не догадались, с чего это я так каюсь.
Оривасий пришел рассказать, что консистория запрашивает, кого я намечаю в консулы на следующий год.
- Ну а ты, дядюшка, что скажешь?
- Нет, это мне не по карману. - Таков уж
- Думаю, Оривасий, тебе это тоже не по нраву?
- Да, Август, не по нраву.
- Тогда - Мамертин, - сказал я и отплыл в дальний угол бассейна. Эта кандидатура моим собеседникам понравилась.
- Известный оратор, - одобрил дядя, - из хорошей семьи и в народе популярен…
- И Невитта! - Тут я нырнул и сидел под водой, пока хватало дыхания, а вынырнул - у дядюшки на лице ужас, а Оривасий улыбается: ему забавно.
- Но ведь он же… он… - не договорил дядя Юлиан.
- Да, франк. И варвар. - С этими словами я вышел из бассейна. Раб закутал меня в большое полотенце и хотел было помассировать, но я отстранился. - А еще это один из наших лучших полководцев. И восточные провинции будут постоянно помнить, что в случае чего я всегда могу опереться на верный мне Запад.
В чем, в чем, а в последовательности тебя не упрекнешь! - усмехнулся Оривасий. Тут он был прав. Всего месяц назад в Нише я критиковал Констанция за то, что он назначает варваров префектами, а теперь уже сам готов сделать варвара консулом. Для государственного лица нет ничего сложнее, чем открыто отречься от своих взглядов. Но если Констанций был готов скорее умереть, чем признать свою ошибку, со мной все по-другому. Пусть даже я окажусь в смешном положении, лишь бы дело не пострадало.
- Мы заявляем, - произнес я с величественным видом, - что никогда в жизни не критиковали назначение варваров на высокие должности.
- Значит, твое послание спартанскому сенату - фальшивка?
- От начала до конца! - Мы с Оривасием захохотали, но дядя был очень расстроен.
- По крайней мере, - сказал он, - назови сегодня только Мамертина, тем более что, согласно обычаю, император называет консулов по одному. Объяви, что Мамертин - консул Восточной империи, а второе имя… для Западной… назовешь позднее.
- Быть посему, дядюшка! - И я прошел в раздевальню, где облачился в пурпур.
В здании городского сената меня ожидали четыре десятка сановников - Священная консистория практически в полном составе. После церемонии приветствия Арбецион подвел меня к моему креслу из слоновой кости. Стулья справа и слева от него, предназначенные для консулов, пустовали. На одном из них когда-то восседал Флоренций, который давно… которого и след простыл, на другом - Тавр. Этот, стоило мне появиться в Иллирии, бежал в Антиохию.
После учтивого ответного приветствия я отметил, что консулы отсутствуют, но это не имеет значения, поскольку скоро новый год и, следовательно, будут назначены новые. Одним из них будет Мамертин. Услышав это имя, члены консистории выразили полное удовлетворение. Затем я объявил о ряде новых назначений. Когда я закончил, Арбецион попросил позволения взять слово. Сердце у меня упало, но я сказал: "Говори".
Медленно и торжественно, как если бы это он был Августом, Арбецион прошествовал на середину зала и остановился прямо напротив меня. Откашлявшись, он начал: