Читаем Император Юлиан полностью

- Евсевия тебя любит. - Она произнесла это таким тоном, что мне оставалось только гадать, что скрывается за этим избитым и двусмысленным словом. - Ее любовь неизменна, - продолжала жена так же туманно. - Пока императрица жива, тебе нечего бояться, но это скоро может кончиться. - Ее тон изменился, теперь это была женщина, которой не терпится поделиться свежими сплетнями. - Знаешь, в тот вечер, когда мы приехали в Рим, городские власти устроили в честь Констанция прием на Палатине. Присутствовали римский сенат и все консулы. В жизни не видела ничего великолепнее! Мой брат думал так же, он даже сказал тогда: "Это величайшая минута в моей жизни!" Думаю, так чувствует себя любой император, когда он впервые посещает свою столицу. Так вот: Констанций с диадемой на голове сидел на троне, рядом - Евсевия. Она казалась усталой, но никто и подумать не мог, что она больна. И вдруг, когда государь отвечал на приветствия сената, императрица смертельно побледнела. Она попыталась встать, но тяжелые одеяния помешали. Поскольку все смотрели на Констанция, я первая заметила, как у нее изо рта хлынула кровь. Потом Евсевия повалилась навзничь, и ее без сознания вынесли из зала.

Я пришел в ужас. Его внушил не только факт болезни Евсевии, но и тон, каким это было рассказано, Елена явно наслаждалась, говоря о страданиях императрицы.

- Слов нет, и брат, и мы все были обеспокоены случившимся, но через несколько дней Евсевия поправилась. И уж как она была ко мне добра, когда пришел мой черед… истекать кровью. Пока я рожала, она не отходила от моей постели. Где еще найдешь такую заботливость? И она даже добилась, чтобы нашего мертвого сына похоронили в мавзолее Констанции. Какая чуткость! Будто я ей сестра, а не… враг. - Бросив эти слова мне в лицо, Елена поднялась из-за стола, меня же как пригвоздило - так потрясла меня эта внезапная вспышка яростного гнева.

- Твоя покровительница, твоя заступница убила обоих наших детей, - продолжала Елена, стоя у двери. Она говорила совершенно спокойно, как опытный ритор, тщательно продумавший тезисы своей речи. - Философия для тебя все, ты так любишь гармонию и равновесие - так попробуй, взвесь это на своих весах! На этой чаше двое детей, - она вытянула левую руку ладонью вверх, - на этой Евсевия. - Она вытянула и правую руку так, чтобы ладони сравнялись, как чаши весов. - Сможешь?

Я не нашел, что ей ответить, да и что тут можно было сказать? Не дождавшись ответа, Елена вышла. Мы с ней никогда не возвращались к этому разговору, но в тот день мне открылась другая Елена, и ее гнев внушил мне уважение. Я понимал: человек всегда остается для другого тайной, даже если живет с ним рядом и делит ложе.

Через месяц мы получили известие о смерти Евсевии.

* * *

Зима, которую я так безмятежно провел в Галлии, для Констанция оказалась тревожной. Во-первых, он потерял жену, во-вторых, хотя он и сумел вторично усмирить сарматов, на дунайских рубежах было по-прежнему неспокойно. Варварские племена постоянно совершали набеги, причинявшие государству большой ущерб. Поэтому императору пришлось зимовать в Сирмии - большом городе на границе Дакии с Иллирией. Тем не менее он провозгласил, что, одержав вторую победу над сарматами, вторично прибавляет к своему имени почетное звание "Сармагик". Поскольку Констанций не давал точных указаний, как его теперь следует именовать, Приск решил, что нам придется называть его "Констанций Сарматик Сарматок".

Таким образом, из-за этих бурных событий Констанцию было не до меня, и наши отношения оставались на том же уровне. Впрочем, мне достоверно известно, что он всегда пренебрежительно отзывался о моих победах в Галлии. Евсевии, желая позабавить своего господина, а заодно и себя, изощрялся в изобретении для меня обидных кличек. Вот некоторые из них, дошедшие до меня: Болтливый мул, Мартышка в пурпуре, Эллинствующий педант и, разумеется, Козлик, поскольку я вновь отпустил бороду. Как много интересного может узнать о себе правитель, стоит ему того пожелать!

У людей странные понятия о моде. К примеру, если Константин и его наследники были чисто выбриты, значит, бриться должны все, а высшие должностные лица - неукоснительно. Поэтому многие злословят насчет моей бороды, но я всегда привожу им в пример Адриана и его ближайших преемников. Все они носили бороды, а их эпоха, по моему глубокому убеждению, значительно превосходит нашу. Впрочем, нападки на мою бороду связаны с нынешним отрицательным отношением к философии. Отсюда и незатейливый "силлогизм": философы носят бороды; Юлиан носит бороду - следовательно, Юлиан философ и, возможно, относится к галилейским суевериям так же враждебно, как и все это вредоносное племя.

Военную кампанию этого года я уже описал в другом месте. Повторю вкратце: без особых усилий я отбил у германцев семь разрушенных городов на прирейнских землях, восстановил в них зернохранилища и оставил гарнизоны. Вот эти города: Лагерь Геркулеса, Шенкеншанц, Келлен, Нейс, Андернах, Бонн и Бинген.

* * *
Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза