На мой взгляд, Юлиан к этому времени сильно изменился. Ты, правда, много с ним тогда виделся, но ты не знал его в юности, а значит, не мог заметить разницы. Он стал озлобленным и раздражительным. Поджог храма был для него не просто святотатством, а прямым вызовом его власти. Юлиану всегда было трудно играть сразу две роли - философа и правителя. Одному следует быть кротким и всепрощающим, другой должен заставлять повиноваться себе, даже, если нужно, ценой кровопролития.
Вечером моего первого дня в Антиохии Юлиан потащил меня в театр. "А если пьеса будет уж очень глупая, так хоть поговорим как следует", - прибавил он. Если честно говорить, мне нравятся комедии, а непристойные фарсы я просто обожаю. Меня способна рассмешить даже самая бородатая шутка - пусть я ее слышал тысячу раз, я всегда рад встрече со старыми знакомыми. В тот вечер давали "Лягушек" Аристофана. Юлиан эту комедию терпеть не мог, хотя забавные шутки насчет литературных стилей могли бы, кажется, прийтись ему по душе. Юлиан не был обделен чувством юмора, любил посмеяться, неплохо пародировал и на дух не выносил зануд. Но в то же время он ни на минуту не забывал о возложенной на него священной миссии, а потому боялся всяких двусмысленностей, которые могли обернуться против него. Герои не выносят насмешек, а Юлиан был истинным героем, возможно, последним героем, которого подарил человечеству наш народ.
Антиохия привела меня в восторг. В этом городе мне пришлось по вкусу буквально все: и знойный климат, и широкие улицы, и надушенная толпа… Думаю, зная меня, ты понимаешь, что я обожаю роскошь и "развратную жизнь" вашего города. Будь я побогаче, я давно бы туда перебрался. Как я тебе завидую!
В театр я приехал в самом лучшем расположении духа. Даже Юлиан стал таким как прежде: быстро говорил и добродушно отвечал на приветствия толпы. И вдруг из верхних рядов послышались зловещие крики: "Август! Август!", а потом оттуда понеслось: "Всего полно, а дорого! Всего полно, а дорого!" Это продолжалось примерно полчаса, крики становились все громче, пока, наконец, их не подхватил, казалось, весь театр. В конце концов Юлиан дал знак гвардейскому офицеру, и вперед вышла сотня охранников. Обнажив мечи, они в мгновение ока окружили императора; все произошло так быстро, будто было прологом к спектаклю. Крики тут же прекратились, и комедия началась в довольно мрачной атмосфере. На следующий день начались голодные бунты, но ты, будучи антиохийским квестором, знаешь об этих событиях много лучше меня.
По роковому стечению обстоятельств Юлиан прибыл в Антиохию как раз в тот момент, когда стал ощущаться недостаток хлеба. Юлиан не был виновен ни в засухе, ни в том, что отцы города оказались столь недальновидными, но антиохийцы (воистину гербом этого города следовало бы быть козлу отпущения!) немедленно сочли, что причина голода в нем.