Император-гоблин

Последовали короткие вопросы и быстрые измерения. К тому моменту, когда Майя покинул подвальную мастерскую Хабробара, ему почти удалось перестать думать о неловком эпизоде со слезами при виде печати матери. Но он не забыл о том, что сейчас узнал, и пообещал себе, что не забудет. Разговор с ювелиром продемонстрировал ему, что иногда эльфы, гоблины и другие существа проявляют доброту безо всяких скрытых мотивов, что иногда можно обойтись без торговли и сделок.

«Иногда, – уточнил холодный голос в его голове, так напоминавший голос Сетериса. – Но не слишком часто».

Глава 14 Мин Неда’о Вечин

Ужин с придворными с первой же минуты показался Майе одной из наиболее тягостных императорских обязанностей. Ченело и Сетерис в свое время уделили большое внимание поведению за столом, и Майе не приходилось задумываться и вспоминать правила этикета. В этом ему повезло. Но одну вещь его наставники все-таки упустили. Это было искусство вести светскую беседу. При жизни матери Майя был слишком мал, а Сетерису и в голову не пришло бы преподавать Майе нечто подобное. Слева от Майи сидела его сводная сестра Немри’ан, справа – лорд Дешехар, Свидетель от Парламента, и Майя понятия не имел, о чем с ними говорить.

Немри’ан, видимо, сама не желала с ним общаться: даже не извинившись, она отвернулась к своему соседу, пожилому, но сохранившему остроту ума Свидетелю от Верховного Суда, и до конца ужина разговаривала исключительно с ним. Дешехар оказался более воспитанным, а может быть, более ясно представлял себе, какая опасность может угрожать придворному, пренебрегшему беседой с императором. Он предпринял несколько попыток завести разговор. У него хватило такта не касаться политики, и он выбрал в качестве темы литературу. Поскольку Сетерис запрещал Майе читать книги большинства современных и классических авторов, а библиотека Эдономи едва ли была достойна этого названия, усилия Дешехара пропали втуне. Майя уже в который раз почувствовал себя жалким невеждой. Он с огромным облегчением поднялся из-за стола и с еще большим облегчением обнаружил, что его ждет Нуревис. Молодой придворный любезно улыбнулся и немедленно начал болтать, избавив Майю от необходимости поддерживать разговор.

На первый взгляд, Нуревис не сказал ничего особенного, но на самом деле снабдил Майю большим количеством информации. Майя не мог понять, намеренно это было сделано или нет. Он узнал об Оперном театре Джа’о:

– Вам наверняка известно, что это старейший театр в Эльфийских Землях, все заслуживающие внимания композиторы стремятся представить свои новые произведения именно там.

А потом Нуревис завел речь о певице, которая должна была выступать вечером, и, забыв о своем собеседнике, принялся многословно восхвалять ее талант.

Ее звали Неда’о Вечин. Она была самой молодой певицей за всю историю Оперы Джа’о, исполнявшей партии сопрано, и обладала удивительным, необыкновенным голосом – некоторые даже называли его божественным. Хотя ее семья не принадлежала к высшим слоям общества, Нуревис утверждал, что она красива и умна, а ее манеры и речь безукоризненны.

– Поверьте нашим словам, ваша светлость, вы никогда не встречали такой замечательной женщины, – сказал сын канцлера, и Майя не стал разочаровывать его, объясняя, как мало на самом деле значит этот комплимент.

Апартаменты Чавара, конечно, не могли сравниться с Алкетмеретом ни по размерам, ни по роскоши отделки, но комнаты были обставлены богато и со вкусом. По мнению Майи, много лет прожившего в бедности в Исваро’э и Эдономи, интерьер свидетельствовал о финансовом благополучии лорд-канцлера. Хозяева не бросали денег на ветер, но явно не были стеснены в средствах. Вопрос о происхождении богатства дома Чавада показался Майе не совсем праздным, и он сказал себе, что нужно будет расспросить об этом Ксевета. Получает ли лорд-канцлер жалование? Очередной вопрос в его бесконечном списке.

В салоне уже толпились гости в ярких нарядах. Период официального придворного траура закончился после поминок. Черное продолжали носить лишь ближайшие родственники Варенечибеля. Сам Майя, разрываясь между желанием быть вежливым и отвращением ко лжи, надел белые императорские одежды, но выбрал строгие украшения с темными камнями.

Он не сомневался, что задел чувства своих родных, не притворяясь убитым горем. Но лгать значило унизить самого себя и оскорбить умерших, к которым он не чувствовал любви. Оскорбить мать, по которой он не носил траура после похорон, потому что Сетерис счел это неуместным. И все же, несмотря на эти здравые рассуждения, Майе было не по себе: он видел, что придворные осуждают его.