Император Единства

Впрочем, насколько я помнил из моей истории, его эта порывистость останется с ним и дальше, да так, что тот, процарствовав лишь десять месяцев, отречется от короны ради брака с разведенной американкой. Что уж говорить про его нынешние двадцать три года, если он такое чудил в свои сорок два? Да и немцев он весьма уважал и любил, считая войну между Германией и Британией братоубийственной войной. И в будущем любил, и сейчас любит. Со всеми вытекающими.

И кто знает, когда в этой истории Эдуард взойдет на престол. Может и не придется ему отрекаться ради американки. В любом случае, это текущие моменты дипломатии. Хорошо, хотя бы, французский король пока помалкивает, давая Жоффру говорить, а то бы еще и детей пришлось тут выслушивать.

Проигнорировав пустую реплику Эдуарда, отвечаю Жоффру:

— Однако, как бы то ни было, выдвижение войск имеет место именно на итальянском участке. Скажу больше, скажу, как главнокомандующий Балканским направлением, ситуация там и в самом деле весьма критическая. И если у немцев с австрийцами там есть хотя бы две армии, то все, на что мы можем рассчитывать на этом участке — это орудия главного калибра объединенного флота Италии и Единства. Но, как вы понимаете, они смогут удерживать немцев на расстоянии не более 20–25 километров от побережья. Однако, этого недостаточно для отражения наступления. Противник просто пройдет севернее и через пару-тройку дней будет в Удине, а еще через три-четыре дня, обойдет Венецию и войдет в Падую. А там немцам будет открыто любое направление — хоть на Милан, хоть на Флоренцию. Повторюсь — войск у нас мало. На счету каждый полк. И если в предгорьях мы можем рассчитывать на эффективность обороны, то, как только немцы выйдут на равнину, они просто опрокинут итальянские оборонительные позиции, которые, по существу, остались с весенней кампании и никто не предполагал их использовать вновь. Позиции растянуты, их обороняет единственная итальянская армия неполного состава. Остальные войска, как вам известно, растянуты от Франции до Палестины, от Балкан и до Анатолии. В сложившихся условиях, неизбежно встает вопрос о возвращении в Италию войск из Франции и Балкан. Скажу больше, прибывшая в Рим ромейская бригада, которая по плану должна была усилить Русский Экспедиционный корпус во Франции, сейчас вынужденно будет переброшена на север Италии.

— Это скверная новость, Ваше Величество. — Жоффр помрачнел еще больше. — А что если это все же дезинформация? Нам эта бригада крайне важна во Франции, войск остро не хватает.

— Понимаю, генерал. Более того, войска, которые готовились к переброске из Ромеи в Марсель, будут сейчас отправлены в порт Венеции, а весь плавсостав Италии, который имеется на Адриатике, будет мобилизован для переброски итальянских войск с Балкан на север Италии. Поэтому обращаюсь ко всем соседям в этом регионе с просьбой предоставить для нужд нашего итальянского союзника все возможные плавсредства. Это, во-первых. А, во-вторых, будьте готовы прикрыть оголяющиеся участки фронта своими войсками.

ИТАЛИЯ. РИМ. КВИРИНАЛЬСКИЙ ДВОРЕЦ. 24 сентября (7 октября) 1917 года.

— Я не могу сидеть взаперти. У меня в эти дни очень обширная программа. Меня ждут во множестве мест, как я туда не приеду?

— Маша, солнце, ты только что пережила покушение, мы знаем, как минимум, еще об одном готовящемся. Я тебя просил даже к окнам лишний раз не подходить, а ты рвешься куда-то на какие-то массовые встречи. Ты понимаешь, как это опасно?

— Понимаю.

— Похоже, что не понимаешь.

— Это ты не понимаешь! Я не развлекаться еду, меня там ждут…

— Террористы-бомбисты.

— Это мой долг. А бомбы… Что ж, бомбу в нас могут бросить, когда угодно. Для этого есть охрана и ИСБ.

— Сегодня тоже была охрана и была ИСБ, а саквояж с бомбой упал нам под ноги.

— И не взорвался.

— Не искушай Господа своим упрямством и легкомыслием!

— Не уподобляйся моей маме, я уже от нее сегодня наслушалась!

— Я рад, что в этом дворце остались благоразумные люди.

Маша устало опустилась в кресло и помассировала свои виски. Присаживаюсь перед ней и беру ее ладошку в свои.

— Солнышко мое, кому и что ты пытаешься доказать? Я же вижу, что ты рвешься туда не только потому, что у тебя есть утвержденная программа. Это из-за слов того сумасшедшего?

Она подняла взгляд и в глазах у нее была мука душевных терзаний.

— Я — должна, понимаешь? Если я не поеду, то все решат, что я испугалась. Слухи пойдут, усиленные пересудами и сплетнями. Никакой Суворин не сможет прекратить эти разговоры. Тем более в Италии. Если я спрячусь, то мы навсегда потеряем инициативу.

Качаю головой.

— Это безрассудство. Такое же, как выйти на арену Колизея, где тебя поджидают голодные львы. Своей глупой гибелью ты никому ничего не докажешь.