Имя всего Сущего

– Я знаю, кто такой Атрин Кандор! Все знают, кто такой Атрин Кандор! Большая часть Куура не существовала бы без Атрина Кандора. Человека, который за одну ночь построил Атрин, убил бога-короля Хорсала и выгнал кирписских ванэ с их родины. Это действительно был ты?

– Ты забыла ту часть, где я, пытаясь вторгнуться в Манол, приказал большей части куурской армии пойти на смерть.

– Ты… проспорил своей матери Таэне? Потому что сама мысль, что Атрин Кандор может переродиться тобой – в ней заключается вся соль шутки. Ты был величайшей угрозой для ванэ из всех, когда-либо ходивших по земле, и она заставила тебя переродиться ванэ?[209]

– Она действительно любит эту поэтическую справедливость. – Он вскинул палец: – Но, для протокола, мне приписываются грехи, которых я никогда не совершал. Например, я не уничтожал дреттов. Они все еще здесь. Прямо под землей. В буквальном смысле слова.

– Понятно, – сказала я. Я его действительно понимала, поскольку, будучи Джанель Данорак, я знала все о силе искаженного мифа. – Есть ли еще что-нибудь, в чем бы ты хотел мне признаться, пока мы все еще находимся здесь?

Он не ответил. Тераэт продолжал сидеть, задумчиво барабаня пальцами по камню.

– Тераэт…

– Когда я был Атрином Кандором, ты была моей женой.

Я подождала, на случай если ему захочется сказать, что последние слова были шуткой.

Ему не захотелось.

Я не могла винить его за честность, но его признание показалось мне очень неловким. Слишком личным и вдобавок весьма неприглядным. Как будто я узнала, что была так пьяна, что сделала что-то, чего не помнила. Даже если предположить, что в то время я была на это согласна – мысль о том, что я не могла вспомнить свой выбор или причины, по которым я так поступила, оставили у меня неприятное чувство тяжести в животе.

– Я полагаю, это был роман на века, – наконец сказала я – лишь потому, что не знала, что еще сказать.

– Нет, – срывающимся голосом сказал он. – Нет, ни в малейшей степени. Я ужасно с тобой обращался, я тебя не заслуживал, и к тому времени, когда я это понял, я уже не мог ничего исправить, – ровно и мрачно заговорил он, и голос его сочился, сочился, сочился глубочайшим сожалением. – Когда я встретил тебя…

– Не надо, – сказала я.

– Я просто хочу, чтобы ты знала…

Я поднесла руку к его рту:

– Замолчи.

Он уставился на меня.

– Мне все равно, – сказала я, пытаясь заставить себя поверить, что это правда. – Другая женщина, разделявшая мою душу со мной, вышла замуж за другого мужчину, разделявшего твою душу – с тобой. – Я убрала руку от его рта. – Разве ты по-прежнему Атрин Кандор?

Он рассмеялся:

– Нет.

– И я не она. Как я могла быть ею? Да и кем она была? Принцессой? Какой-то дочерью герцога?

– Нет, – сказал он. – Нет. Она была никем. – Он поморщился. – Я имею в виду, простой музыкантшей. Играла на арфе… – Его глаза расширились: – О боги! Мне нравится определенный типаж.

– Видишь ли, если тебе нравится определенный, то я под него не подхожу. Вместо игры на инструментах я умею лишь убивать. Я даже не знаю, как петь. Я, конечно, люблю танцевать и наряжаться на вечеринки, но все же не так сильно, как побеждать. Я не подхожу на роль жены для мужчины, хотя и не могу обещать, что у меня никогда не будет мужа, или жены, или обоих. Вряд ли я ограничусь кем-то одним.

Он ошеломленно посмотрел на меня, но особо расстроенным не казался:

– Ты выйдешь за меня?

– Учитывая нашу предысторию, не думаю, что нам следует задавать этот вопрос, пока мы не узнаем друг друга намного лучше. Спорю, что ты понятия не имел, каков был любимый цвет твоей жены, какую еду она предпочитала или какие личные цели она хранила в своем сердце. Сомневаюсь, что замужество ограничило ее жизненные амбиции[210].

Тераэт притянул меня в свои объятия:

– Все это очень верно, но я по-прежнему думаю, что ты потрясающая.

– Это хорошее начало. – Я прижалась к нему и стала ждать.

Он тоже ждал.

Я прошептала ему на ухо:

– Сейчас самое время спросить меня, какие цели я храню в своем сердце.

– Ох! Э… Я… – Он не выпустил меня из объятий, но неловкость вернулась.

Я откинулась назад, чтобы посмотреть на него:

– Давай начнем с чего-нибудь легкого. Мой любимый цвет – бирюзовый.

Он приподнял бровь:

– Бирюзовый? Правда?

– Цвет летнего безоблачного неба. Правда. А теперь скажи, какой цвет ты любишь?

– Если я скажу «красный», ты подумаешь, что я тебе льщу.

– Нет, если это правда.

– Это правда. – Тераэт устремил взгляд куда-то вдаль. – Вот этот красный, переходящий в малиновый, который возникает, когда для глазурирования фарфора используется медь. Его очень трудно создать специально. Многие используют медь для создания зеленой глазури. Но если знать, что делать, можно создать красный цвет и придать ему любой оттенок – от хорвешского песчаника до самой свежей артериальной крови. Мой отец раньше… – Он замолчал. – Я имею в виду моего отца в прошлой жизни. Не в этой. В этой я не знаю своего настоящего отца.

– Я начинаю думать, что помнить свои прошлые жизни – не такое уж преимущество.