Имя Кати

В прошлом году, когда Ани ещё не работал, как-то раз, придя домой, он обнаружил на дверце холодильника знакомый разлинованный листочек: его повесила Катя.

– Что это вдруг? – спросил Ани. – Стоп, а почему крошки на столе опять?

Катя вздохнула и прилепила на диаграмму грустную рожицу. Ани понял, что Катя решила сама следить за своим поведением, и удивился. Тем вечером Ани приготовил ужин и ничего не сказал насчёт бардака в её комнате. Катя прилепила смайлик. Утром он убежал на тренировку, а по пути домой купил вкусную лапшу. Катя улыбнулась и прилепила ещё один смайлик. Он спросил её про уроки, Катя соврала. Ани проверил табель по интернету и семь минут отчитывал сестру. Катя молча кивала, пообещала исправить химию, а потом взяла маркер и нарисовала грустный смайл поверх весёлого.

Тут Ани понял, что Катя отмечает его поведение, а не своё.

Не спрашивай, кому лепят наклейки, – их лепят тебе.

Он встал, сорвал листок с холодильника, скомкал его, бросил в корзину и посмотрел на сестру. Катя испуганно посмотрела в ответ и ничего не сказала. Это молчание – вместо каскада слов, дразнилок и уговоров – испугало и его тоже. Он вышел из кухни, не глядя на Катю. Вечером она пришла к нему заплаканная.

Катя сказала, что в тот момент, когда Ани сорвал листок с холодильника, его брови, морщины вокруг глаз и линия рта сложились в некий страшный иероглиф. Она не сказала, что означал иероглиф, а Ани не стал уточнять.

Всё было понятно и без японского языка.

Они были в Москве, они были вдвоём. У них была тесная квартирка в Остафьеве и заведённый порядок, который держался чудом, как дым от затушенной свечки, который не тает, если стараться не тревожить воздух.

Но Катя росла, двигалась всё шумнее, задевала локтями дверные косяки, всякий раз удивляясь – как будто это дверь очутилась на её пути, а не она сама выросла. Катя пошла работать, стала покупать яркие береты и сапожки, которые умели менять цвет на любой, кроме нейтрального. И всё было нормально.

До вчерашнего дня и этого проклятого робота.

Ани нашёл в сети сайт школы-интерната в Клину. Когда-то Катя загорелась идеей отправиться учиться туда, потому что там была подружка, углублённое изучение английского и вообще (что значит «и вообще», Ани не смог выяснить). Тогда эта тема быстро исчезла, уступив место бадминтону, но теперь это было то что нужно: отправить Катю в интернат на два последних школьных года. Пусть повзламывает школьных психологов или поваров. Ничего серьёзнее лишней пары оладьев к завтраку она там не украдёт. А потом, глядишь, и образумится. А работа… ну, Ани пока поработает за двоих.

На жизнь им пока хватает. Хорошо бы было уже начинать откладывать – по крайней мере, все курсы финансовой грамотности рекомендовали отщипывать хотя бы по десять процентов с каждой зарплаты и покупать акции. Ани уже начал так делать и даже стал прививать хорошую привычку сестре, но хватило ненадолго: через три месяца она продала свои акции, чтобы купить кроссовки новенькой в её классе. Девочка не ходила на баскетбол, потому что стеснялась обуви. Конечно, трудно было ругать Катю за желание помочь, но, чёрт подери, не лучше ли было просто проигнорировать тех, кто пытается шеймить одноклассников за недостаточно модную обувь?

Ани вздохнул, оформил заявку на место в интернате для Кати и внёс предоплату. Заявка ушла на проверку. В течение трёх дней ему ответят. Если за эти три дня Катя наломает дров, то он отправит её в интернат. Полчаса визга – и Катя в надёжных руках на два года. Если нет – он заберёт предоплату.

Фух, кажется, так спокойнее.

Ани ещё раз оглядел квартирку: тускло-оранжевый ковёр, синяя тумбочка, белый стеллаж. Бежевая краска на стенах. Тесно, но жить можно. Отметки карандашом на косяке – их было пятнадцать. Это родители когда-то отмечали Катин рост, и Ани продолжил это делать. Он подошёл к косяку: последняя отметка находилась на уровне его глаз. Сколько она ещё будет расти? Когда перестанет?

Ани открыл дверь Катиной комнаты. Сквозь старые жёлтые занавески пробивался тусклый свет: осенью в Москве начинает темнеть уже в четыре часа. За окном был дождь – точнее, не дождь, а дриззл: мелкая морось, которая даже не падает, а будто висит в воздухе. На него насмешливо посмотрели два робопокемона, которых Катя выиграла на конкурсе. Он отвёл взгляд и осмотрел комнату: обои кое-где начали отставать, стол был исцарапан, ламинат побит. Он тронул стул – стул скрипнул. Ани взял со стола небольшую линейку и стал вертеть её в руках. Всё старое. Всё надо менять. Сколько стоит Катина одежда? Наверняка всё вместе не потянет на триста долларов. Даже бесконечные шляпки и береты – все они куплены с рук.

Катя никогда не жаловалась. Только сегодня она вдруг сказала что-то о деньгах. Насколько это на самом деле её беспокоит? Может, она бросила ту фразу со зла, в пылу? Или прорвалось то, что Катя никогда не решалась говорить своему единственному близкому человеку?

Забыть про это? Запретить говорить на тему денег?