Имя ей Хель

Я дёрнулась, но слишком поздно. Что-то щёлкнуло. Плечо прошила острая боль – арбалетный болт впился в плоть, едва не опрокинув меня на землю. Выругавшись, я бросилась бежать, спасаясь от новых болтов, но больше никто не стрелял. И уже через десяток шагов я поняла почему – по телу стала расползаться непреодолимая слабость, голова закружилась. Болт отравлен. Не сбавляя темпа, я схватилась за древко, но ослабевшие пальцы соскользнули с него. Ноги подкосились, и я рухнула лицом в снег. Ударилась о землю, вгоняя болт ещё глубже, но боли почти не почувствовала – тело онемело и, казалось, стало таким же холодным, как снег вокруг.

Силой воли я оставалась на грани сознания, пытаясь хотя бы вдохнуть сквозь забившийся в нос и рот снег. Услышала неторопливые шаги, а потом меня одним резким движением перевернули на спину, грубо стряхнули с лица снег, чтобы позволить дышать и смотреть.

– Давно не виделись, – улыбнулся Расмус.

Я мысленно застонала.

Ну, конечно, этот ублюдок выбрался живым.

Я попыталась встать, лелея глупую надежду бежать, но тяжёлый сапог Расмуса ударил меня в грудь с такой силой, что мне показалось, я услышала хруст собственных рёбер. Хорошо, что от боли яд меня избавил. Жаль, он не мог успокоить колотящееся от животного ужаса сердце.

– На этот раз я решил не растрачиваться на разговоры и сразу стрелять, – заговорщески шепнул мне Расмус. – Добро пожаловать домой, Хель.

Он навёл арбалет мне на лицо и, приветливо улыбнувшись, спустил тетиву.

Глава 23 Кровь и плоть

Меня разбудила боль в груди. Петля на сердце раскалилась, сжалась, впиваясь и обжигая, словно Хоук отчаянно тянул её со своей стороны. Не в силах выносить эту пытку, я мысленно попыталась подтянуть нить к себе, чтобы хоть немного облегчить боль и суметь вдохнуть. Нить вздрогнула и тут же ослабла, охладела, став почти ледяной, но тут же налилась ровным теплом. Моего сердца коснулись невидимые нежные пальцы, словно спрашивая, всё ли со мной в порядке.

Я не знала.

Я не чувствовала тела, вокруг было темно и тихо, но, кажется, я всё ещё жива. Поэтому я поторопилась успокоить Хоука и погладила нить в ответ. Раз Расмус не убил меня сразу, возможно, ещё получится выбраться. А если нет, то вряд ли помощь подоспеет вовремя.

Когда боль от нити утихла, появилась другая – плечо изнывало от свежей раны. А ещё саднило скулу – точно, вспомнила, Расмус решил напугать меня и выстрелил в снег у моей головы. Тогда я ничего не почувствовала из-за яда, но, похоже, болт задел щёку.

Ощущение собственного тела возвращалось нехотя, медленно и тяжело, будто я увязла в пруду с густой смолой, из которого никак не выбраться. Эта смола тянула меня на дно, хотя я изо всех сил тащила себя вперёд. Но тем не менее я всё же продвигалась к берегу и боль в этом очень помогала.

Руки затекли, плечи ломило. Совершив над собой гигантское усилие, я разлепила веки и заморгала, чтобы прогнать пелену с глаз.

Комната, которую я сняла на постоялом дворе, Расмус сидел на кровати и пересчитывал монеты в моём кошеле, а я лежала на полу, на животе, без рубахи, руки за спиной были намертво связаны от кистей до локтей, на ногах тоже были верёвки. Не то что выбраться – я пошевелиться не могла. На грудную клетку и раненое плечо давили повязки – надо же, Расмус позаботился обо мне. Неужели передумал меня убивать?

– Очнулась? – Расмус посмотрел на меня и усмехнулся. – Я уж думал, что второй болт оказался лишним и ты не проснёшься. Но не смог отказать себе в удовольствии подпортить твоё симпатичное личико. Согласись, небольшая цена за то, что ты сделала с моим учеником на перевале.

Я молчала, мрачно глядя на него и пытаясь понять, что происходит и как себя вести. Расмус спрыгнул с кровати, присел возле меня на корточки и швырнул к лицу кошель.

– Откуда это у тебя? И одежда – будь я проклят, если это не фейская работа.

Я не ответила. Расмус тяжело вздохнул, схватил меня за волосы и заставил сесть. Я скривилась от боли, но не издала ни звука – не хотела доставить ублюдку лишнего удовольствия.