Имя богини

Бой закипел с новой силой. Щит рыцаря разлетелся на куски. Все чаще он не успевал уклоняться от ударов противника, пока еще скользящих по поверхности доспехов, но все более неумолимых. И рыцарь понял, что, когда он устанет через несколько минут, придет его безжалостная смерть. И он уже знал, как она будет выглядеть – в виде лезвия топора, падающего из самых глубин пронзительно голубого неба, со свистом рассекающего плоть небес, облака, солнечные лучи и его самого. Страшная смерть. Но и красивая. А Бордонкай был на вершине счастья. Впервые за долгое время он сражался почти в полную силу. Разминал кости. Он пока не хотел убивать соперника – тот пришелся ему по душе и смелостью, и боевым мастерством. Ведь немногие могли противостоять даже первым его ударам. Если бы не долг чести, они стали бы друзьями, – но это невозможно. Ведь недобрый человек этот рыцарь, несправедливый. Хотя сражается лихо. Впрочем, пора заканчивать поединок, и Бордонкай увеличил частоту ударов. Он работал мерно, как дровосек. Именно работал, иначе он и не представлял себе своих действий, – смертоносная машина, уверенная в справедливости того, что делает. Человек, выступивший против него, только сейчас понял, до какой степени заблуждался относительно силы этого исполина. Он едва успевал уклоняться да парировать удары, – секира пока спасала – хорошо знали свое дело древние кузнецы. Но вот топор взлетел в последний раз и изо всей силы вонзился в грудь стоявшего перед ним рыцаря. Доспехи треснули, и острие топора вошло в податливое человеческое тело. Рыцарь покачнулся, из огромной раны струёй хлынула кровь, и он с грохотом свалился под ноги разбойнику и убийце. В правой руке защитник замка все еще сжимал секиру.

Бордонкай испытывал нечто вроде сожаления, убив такого прекрасного воина. Он приблизился к смертельно раненному врагу, поднял его на руки и широкими шагами пошел в сторону замка. Он считал своим долгом вернуть тело погибшего в честном бою его родным. Ему и в голову не приходило, что наемники последуют за ним, чтобы атаковать замок, со стен которого доносились крики и плач.

– Открывайте! – крикнул Бордонкай, и голос его, до неузнаваемости искаженный за опущенным забралом, пронесся по всему полю.

Ворота остались закрытыми, а мост неподвижным. Пораженный коварством защитников замка, которые не хотели принять своего поверженного рыцаря, Бордонкай осторожно положил его на землю, по которой тут же растеклась лужа крови. Жизни у рыцаря оставалось еще на пару минут – и то потому, что он был силен и здоров как бык.

– Я могу для тебя что-нибудь сделать? – спросил исполин почти против воли.

– Умереть, разбойник, – прохрипел рыцарь с ненавистью. – Ничего, у меня брат – отомстит... – Он задыхался, из разрубленной груди со свистом вырывался воздух, и было видно, каких мучений стоит ему каждое слово.

– Справедливость восторжествует... – невнятно хрипел. – Брат отомстит... Найдет...

Исполин из уважения к умирающему противнику поднес руку к пряжке, отстегнул ее и снял с себя шлем.

– Бордонкай! – С этим криком вылетела из груди и душа павшего в бою рыцаря.

Дрожащими руками гигант стащил с его головы шлем и замер. Залитое потом и кровью, с широко распахнутыми глазами, с искусанным ртом, перед ним было лицо его старшего брата, любимого Мангалая.

И никто не понял, отчего, поднявшись во весь свой исполинский рост, отчаянно заревел победитель. Заревел так, как ревет дикий зверь, умирающий в неволе...

Бордонкай мог ручаться за то, что его брат никак не Мог быть насильником, убийцей или бесчестным человеком. А значит, его, Бордонкая, обманули, и обманули жестоко. Страшной ценой заплатил он за момент своего прозрения. Он, сам прозвавший себя Слепцом. Его руки были обагрены кровью единственного по-настоящему дорогого и любимого им человека. Но так же страшно расплатятся с ним и те, кто сыграл такую злую шутку.

Обитатели замка, высыпавшие на стены, чтобы оплакать своего рыцаря, удивленно смотрели, как победитель наклонился и поцеловал противника в лоб, а затем огромной рукой в боевой перчатке осторожно закрыл мертвые глаза. После чего поднял на плечо секиру, которая пришлась ему как раз по руке, и широко зашагал в свой лагерь.

Гемерт знал, что арвардинцы лучше него позаботятся о теле брата, защищавшего их до последней капли крови. Он же собирался по-своему отдать Мангалаю последний долг.

Наемники были людьми простыми, но отнюдь не дураками и прекрасно понимали, что случилось нечто непредвиденное – кажется, великан стал кое-что понимать. Только храни боги от такого счастья – попасться ему под руку в момент просветления, думали солдаты, глядя, как их командир поспешно седлает лошадь. Сержант и капитан наемников заключили пари, кто будет первой жертвой этого внезапного прояснения сознания.