Имам Шамиль

Даниял-бек Элисуйский пытался сохранить свои бывшие владения, но получил отказ. Он уехал в Турцию, где и умер в 1870 году.

Наследие Имамата

Все вокруг стремительно менялось. Менялся и Кавказ. На первое время было решено устроить здесь такой способ управления, который, не нарушая горских обычаев, ослабил бы значение духовенства. Для этого сфера его влияния была ограничена шариатским судом, которому предоставлялись дела исключительно духовные, а остальное судопроизводство возвращалось в область обычного права (адата), который легче поддавался изменениям сообразно новому положению горцев и потребностям администрации.

Дагестан теперь именовался Дагестанской областью и был разделен на четыре военных отдела, которые, в свою очередь, делились на округа и наибства. Общее управление строилось на основании нового «Положения о военно-народном управлении в горских территориях».

Это была почти та же система, которую ввел Шамиль, а его бывшие наибы даже назначались на их прежние должности. Сохранилось и многое другое, к чему горцы привыкли за время существования Имамата. Законы империи имели здесь весьма незначительное влияние, а быт и уклад горской жизни почти не изменились. И это отличало горцев от остальных «туземцев», подвластных императору. Горцев не брали и в рекруты, но, если кто-то желал служить за вознаграждение, не отказывали.

Дагестан, как и весь Кавказ, все более прочно привязывался к империи. Открылась широкая торговля, создавались мануфактуры, рыбные артели, раздавались нефтяные концессии. Готовились проекты прокладки железной дороги до Дербента, в Порт-Петровске изучался морской берег на предмет сооружения большого торгового порта, а между городами Каспия уже ходили небольшие пароходы.

Вместе с тем продолжалось и мухаджирство. Дагестанцы и чеченцы, хотя и не в таких количествах, как черкесы, продолжали уходить в Турцию через Азербайджан, не имея возможности вернуться.

Часть VI ПАЛОМНИЧЕСТВО

Решение Шамиля

Шамилю было уже почти 70 лет. Годы брали свое, старые раны болели с новой силой, ему уже трудно было подниматься на свой верхний этаж, его мучила одышка. Здоровье имама ухудшалось день ото дня. Его единственной отрадой были молитвы, книги и дети. Три года назад Загидат родила ему сына. Маленький Магомед-Камиль любил играть с отцовским кинжалом. Шамиль усаживал сына на коня и часами возил по саду, называя его закоулки Гимрами, Ашильтой или Ведено.

Имам не роптал на судьбу. Пророк Мухаммед прожил на земле 62 года, и все, что отпущено было сверх этого срока, Шамиль рассматривал как Божью благодать.

Шамиль уже сделался живой легендой и чувствовал, что книга его жизни вот-вот подойдет к концу. Но этой книге не хватало нескольких важных страниц. Благочестивый имам верил, что Всевышний продлевает его дни, чтобы Шамиль успел исполнить одно из главных установлений веры — паломничество к святыням ислама в Мекку и Медину.

Шамиль видел, сколько уважения и почестей оказывал ему император, но не понимал, почему он не хочет отпустить его в хадж, хотя Барятинский обещал ему это еще в Гунибе. Царское «со временем» таило в себе какую-то недосказанность. Магомед-Шапи, знавший настроения при дворе, предположил, что царь и его главные советники опасаются, что Шамиль не вернется обратно. Было ясно, что ни Россия, ни Турция не удовлетворены положением, создавшимся после Крымской войны, и непременно начнут новую. В такой ситуации было бы естественным попытаться сделать Шамиля или хотя бы его славу одним из главных знамен османского войска. Тем более что в Турции теперь так много бывших сподвижников имама.

Нынешний статус Шамиля как почетного, но все же военнопленного, оставлял мало надежд на скорое разрешение его чаяний. В том же положении оставался и Магомед-Шапи, чье продвижение по службе могло бы быть более успешным, если бы… Магомед-Шапи не решался сказать отцу все, что думал, но Шамиль и сам уже понял, какой шаг следует предпринять.

Благородство Шамиля и верность его данному слову вошли в притчу. И если бы Шамиль стал теперь российским подданным, приняв соответствующую присягу, даже его открытые недруги не смогли бы предположить, что он сможет изменить данному слову. Возможно, тогда и царь посмотрел бы на дело иначе и без опасений отпустил бы его для исполнения священного долга мусульманина.

Когда Шамиль поделился своими мыслями с Щукиным и Чичаговым, те горячо его поддержали и вызвались быть ходатаями в исполнении его желаний.

Письмо Шамиля Александру II о намерении войти в российское гражданство произвело в Петербурге большое впечатление. Царя в то время не было в столице, и в переписку с Шамилем вступил военный министр Милютин, сообщивший о согласии императора принять Шамиля и его семейство в число своих подданных.