Имам Шамиль

Юнус хотел сказать, что нет у него семьи, кроме старого отца, но передумал.

— Я это сделаю, — ответил он, не выдавая радости, — но боюсь идти, там меня могут задержать, если увидят. Пусть лучше пойдет Муртада-Али.

— Его мы не можем отпустить, а тебе доверяем. Вот деньги, дашь кому нужно. Сам людям не показывайся. Пусть кто-нибудь соберет всех в то место, где ты будешь ждать. Я пошлю с тобой людей для охраны. Как стемнеет, будь готов.

— Хорошо, — ответил Юнус, а про себя подумал: «О аллах, ты даруешь мне удачу!»

После разговора с полковником Юнус пошел к палатке, где ждал его Джамалуддин.

— Пойдем прогуляемся, на полянке так хорошо, — сказал Юнус мальчику.

Они вышли, направились к бугру, который возвышался недалеко от шатра командующего. Садилось солнце. Его лучи зарумянили остроконечную Шулатлулгох с развалинами Сурхаевой башни.

— Что там теперь делают наши? — с грустью произнес Джамалуддин, глядя на Ахульго, над которым струились редкие голубые дымки, словно над догорающим огромным костром.

— Наверное, женщины готовят постную похлебку, а мужчины восстанавливают разрушенное, — ответил Юнус. Затем обратился к мальчику: — Я не хочу тебя обманывать, сегодня ухожу туда и больше не вернусь. Надо помочь твоему отцу. Не скучай, я убежден, тебя здесь никто не обидит. Не говори никому о том, что я сказал тебе. Теперь беги к палатке. Да хранит тебя аллах!

Мальчик ушел, а Юнус остался на бугре и сидел там дотемна. Он все время смотрел туда, где стояла палатка Пулло. Когда из нее вышел полковник, Юнус спустился, подошел к нему.

— Я готов, — сказал он, обратившись к Пулло.

— Пойдем, нас ждут.

Они прошли в сторону дороги. Навстречу вышли два офицера. Пулло, указав на Юнуса, сказал:

— Ведите.

К ним присоединилось десятка два вооруженных солдат. Они пошли от дороги вправо, спустились в траншею. Дойдя до тупика, солдаты помогли Юнусу выбраться. Он пополз вверх и исчез в темноте.

Юнус пришел к Шамилю, сообщил обо всем.

Собрав совет, Шамиль спросил:

— Что будем делать?

Старший сын Муртада-Али, восемнадцатилетний юноша, ответил:

— Будем драться до последнего вздоха.

С утра к завалам Ахульго неоднократно подходили отступники из лагеря Граббе. Они требовали Юнуса, одновременно внимательно следили за тем, что делали мюриды. Наконец к ним вышел Барты-хан и сказал:

— Эй, послушные ослы, передайте вашим погонщикам, что мы еще не потеряли мужество, туго стянули ремни и смочили руки. Юнус же больше к вам не придет, он арестован.

Отступники ушли, а оставшиеся в живых мюриды и жители Ахульго принялись восстанавливать разрушенные жилища и оборонительные сооружения.

Имам несколько раз обходил позиции, давал необходимые указания, сам участвовал в ремонтных работах. Тяжело было у него на душе. Он предчувствовал, что не устоять ему против натиска врагов, и надеялся на чудо, как обреченный, не находящий иного выхода.

Перед рассветом он стоял у основной позиции — у дороги, ведшей от Шулатлулгоха. Ему сообщили дозорные, что с той стороны кто-то быстро поднимается в гору. Имам был очень обрадован, когда перед ним предстал Муртада-Али чиркатский, который бежал из лагеря противника. Он сказал:

— Остается очень мало времени до рассвета. Мне с трудом удалось вырваться. Я полз, как червь, боясь быть замеченным. Но не прийти к тебе в опасную минуту не позволила совесть. Они все приготовили с вечера к наступлению.

— Мне об этом сообщил Юнус, но я рад тебе так же, как рад был бы большой победе, — сказал имам, пожимая руку старого преданного наиба.

— К сожалению, — добавил Муртада-Али, — отступники вредят нам больше гяуров, все эти дни усердно старались, подсчитывая твои силы и выискивая слабые места на позициях. Да будут они прокляты аллахом!

Когда за восточными вершинами стала заниматься заря, в лагере русских рожок поднял солдат.

Из смотрового окна верхней башни следил имам за движением в стане противника. Он видел, как между рядами палаток, обращенных друг к другу, выстраивались гяуры для общей молитвы, как длинноволосый священник в черной одежде благословлял готовящихся к бою.

Он наблюдал за тем, как двигались артиллеристы к своим батареям, видел, как вновь построили солдат в три колонны и, оставив резервы в тылах, двинули — одну в сторону моста через Ашильтинку, а две, одну за другой, к дороге в Ахульго. Впереди первой колонны ехали телеги, груженные щитами, лестницами и другими подъемными сооружениями.

Когда грянул первый выстрел из пушки, будто бы предупредительный, имам спустился вниз.

Несколько часов подряд не затихала артиллерия. Оглушенным защитникам Ахульго иногда казалось, что гора колышется под ногами.

Пока артиллеристы делали свое дело, саперы и пехота, несмотря на ружейный огонь осажденных, лихорадочно готовились к штурму. На крутых склонах горы вновь появились деревянные щиты, над которыми на блоках двигались большие плетеные корзины, наполненные землей. На склонах рубились ступени, вбивались крючья и делались небольшие площадки. Над головами саперов словно пчелиный рой жужжали пули, посылаемые с той и другой стороны.