Имам Шамиль

Юнус был поражен ее красотой. Белое лицо, ровные, как две стрелы, брови, сросшиеся на переносице. В широко раскрытых бархатисто-темных глазах вызов сменялся паникой. Юнус, глядя на девушку с восхищением, сделал несколько шагов в ее сторону. Юная красавица отступила к стене. Платок сполз с ее плеч, обнажив длинную шею, на которой под крупными кольцами вьющихся кудрей учащенно пульсировала жилка. Веселый казначей вовсе не собирался касаться неверной. Он не сделал бы этого, если б даже она того захотела. Ведь он был не просто мусульманин, а ученый, который не посмел бы после прикосновения к неверной начать молитвы, не подвергнув себя омовению. Но молодость, склонная к неудержным шалостям, взяла свое. Желая шутки ради напугать девушку, улыбаясь во весь рот, молодой человек медленно подвигался к ней. Как лань, загнанная в тупик охотником, она еще раз метнулась в одну, затем в другую сторону. Он за ней. Прижавшись к стене, она оскалила зубы, собираясь кричать или кусаться, и вдруг что-то мелькнуло в ее руках и хлестким ветром ударило по лицу джигита. Юнус успел закрыть глаза. Когда открыл их, ничего не увидел, кроме густой завесы. Облако белой пыли слепило глаза, она лезла в нос, от нее першило в горле. Когда пыль осела, Юнус не без страха огляделся вокруг. Девушка исчезла. На полу валялась деревянная мерка для муки, стоявшая до того в стенной нише. Казначей глянул на свою одежду. Она только местами чернела, как склон горы, освобождающийся от талого снега.

— Мука, — облегченно вздохнув, произнес казначей вслух. — Ну подожди же, дочь шайтана, теперь ты от меня не уйдешь, — с раздражением говорил Юнус, отряхивая черкеску.

Он вышел на улицу. Нигде ни души. Пошел в сторону мечети. По дороге встретив одного из сотников, сказал:

— Али, передай Шамилю, что я немного задержусь в городе, приду поздно, пусть не беспокоится.

Предупредив таким образом начальство, казначей имама снова повернул к еврейскому магалу. Дверь в саклю была по-прежнему открыта, в комнате — никого. Юнус вошел, взял треножник, стоявший у очага, сел сбоку от двери, стал ждать.

Прошел час, другой, тишина, никто не появился. Смеркалось.

«Чего я здесь сижу, кого жду? Не дура же девка — вернется сюда, когда войска покинут Тарки. И на что она мне? Убивать ее не собираюсь, да и побить не побью», — рассуждал Юнус. И все же какая-то сила удерживала его в сакле.

Посидев еще немного, он хотел было уйти, но передумал и решил дождаться той минуты, когда муэдзин призовет к вечерней молитве. Полумрак, окутавший саклю, гнетуще действовал на него. Он встал, чтобы сесть у порога.

В это время до слуха казначея донесся звук медленных, осторожных шагов. Юнус притаился за дверью, подумал: «Она». Каково же было его разочарование, когда вместо копны кудрявых волос очаровательной еврейки он увидел белую бороду, свисавшую ниже пояса.

Казначей вышел из укрытия. Длиннобородый худой человек в темном бешмете, вздрогнув, спросил:

— Ты кто?

— Я гость. А ты кто? — в свою очередь спросил Юнус.

— Хозяин этого дома, — робко ответил старик.

— Как тебя зовут? — спросил Юнус.

— Мардахай. А тебя?

— Юнус.

— Ты зачем сюда пришел?

— В гости.

— К какому племени принадлежишь?

— Аварец.

Говорили они до этого по-кумыкски. Когда же неизвестный сообщил, что он аварец, Мардахай заговорил по-аварски. Языком этим он владел в совершенстве. Сын мелкого торговца-менялы, Мардахай с раннего детства объезжал базары близлежащих аварских селений.

Услышав родную речь из уст чужеземца, Юнус настроился на более мирный лад.

— Прости, пожалуйста, кунак, за бесцеремонное вторжение в дом в отсутствие хозяина.

— Аллах простит тебя, сын мой, — ответил Мардахай.

— С кем ты живешь в этой сакле?

— Один.

— Бедный человек, — разочарованно сказал Юнус. — Как же без жены, детей?

— Была у меня жена, и дети были, теперь одна дочь осталась, — вздохнув, сказал хозяин.

Юнусу этого и нужно было.

— А где она?

— Пусть душа твоя не знает огорчений, что тебе нужно от моей дочери?

— Ничего, я хочу знать, как ее зовут?

— Мазай, — недоуменно ответил старик.

— Где она? — повторил Юнус.

— Откуда могу знать, я вошел в дом после тебя.

— Тогда немедленно иди поищи ее в своем магале и приведи сюда.

— Душу пожертвую, скажи только, зачем понадобилась тебе она, не могу ли я заменить ее?

— Мне нужна только она, никто ее заменить не может.

— О боже! — взмолился Мардахай. — Что мы тебе сделали плохого или тому, кто тебя прислал? И где я буду искать ее? Прости, ради аллаха, если она чем-нибудь тебя обидела…

— Не прощу ни за что, твоя дочь унизила мое мужское достоинство, веди ее сюда немедленно, — сказал Юнус.

— Что ты хочешь с ней сделать?

— Отругаю.

— Я сам это сделаю вместо тебя и побью, если хочешь.

— Ты побьешь ее?

Юнус, окинув презрительным взглядом с ног до головы хилого, жалкого Мардахая, рассмеялся.

— Если не смог с ней справиться не последний из узденей Ашильты, навряд ли справишься ты, старик.

— Правду говоришь, кунак, разбойница она у меня, не знаю, в кого пошла, — сокрушенно покачав головой, сказал Мардахай.

— Можешь не сомневаться, отец, не в тебя пошла дочь.