Имам Шамиль

Словно разбуженный этим шумом, проснулся Гуниб. Замелькали люди за гребнями скал, за обрушенными стенами, на завалах, потрясая оружием. Началась беспорядочная стрельба по штурмующим смельчакам из кремниевых ружей и пистолетов. В ответ раздались винтовочные выстрелы. Солдаты карабкались по склонам рывками, прячась за уступы, валуны, пригибаясь и сливаясь с землей. Человек сорок апшеронцев вырвались вперед под каменистый навес, куда не попадали пули мюридов. Подсаживая друг друга, поддерживая на плечах и спинах поднимающихся по уступам слева от тропы, маленький отряд апшеронцев хотел выбить мюридов из завалов, устроенных у входа в селение. Но солдаты были замечены. На них столкнули град камней.

— Киньте туда же и эту пушку, пусть причинит хоть какой-нибудь вред, чем стоит без дела, — скомандовал имам.

Пушка и камни с шумом и грохотом покатились вниз, увлекая тела изувеченных солдат. К обрывистым краям, склонам горы Верхнего Гуниба подбегали женщины и дети. Высоко подняв камни над головой, они бросали их вниз и быстро исчезали, посылая громкие проклятия гяурам.

Солдаты все-таки прорвались к аулу. Завязалась рукопашная схватка на придорожной окраине. Женщины с оголенными шашками бросились на помощь мужчинам.

И вдруг из Гуниба к извилистому спуску галопом подъехал всадник с белым флагом. Словно по мановению могущественной руки прекратился бой и застыли противники друг перед другом. Это был парламентер имама Юнус. Радостное «ура-а-а!» понеслось снова по горам и долинам. Конь под Юнусом, вздрогнув, стал. Юнус подумал, что этот крик радости связан с его появлением, но, к его великому удивлению, лица всех обратились к дороге, которая вела к березовой рощице. Юнус тоже посмотрел в ту сторону и увидел группу всадников в белых и голубых мундирах, на которых сияли золотые и серебряные эполеты и погоны. «Это, видимо, едет высшее начальство», — подумал Юнус и не ошибся.

Громкое «ура» возвестило о прибытии на Гуниб главнокомандующего фельдмаршала князя Барятинского. Он остановился в березовой роще, в полуверсте от аула. Барон Врангель подъехал к войскам, окружившим Гуниб. Генерал Кесслер, указав на парламентера Шамиля, сказал:

— Изволит спрашивать об условиях сдачи.

— Условий никаких! Безусловная капитуляция! — решительно ответил Врангель.

Переводчик Кесслера, передавая ответ командующего Юнусу, добавил:

— Если не поторопитесь, войска войдут в аул.

— Я передам имаму, — сказал Юнус и, повернув коня, поскакал к мечети.

* * *

Когда наступила критическая минута в схватке, Гази-Магомед, заметив, что отец что-то говорит Юнусу, поспешил к нему. Юнус быстро отошел от имама, забежал во двор и через минуту появился на коне с белым флагом. Гази-Магомед не поверил своим глазам.

— Отец, что это значит?

— Разве тебе не понятно? Это значит — я сдаюсь, — спокойно пояснил Шамиль.

Гази-Магомед растерянно, с недоумением взглянул на отца:

— Тебя уговорили?

— Нет, я сам так решил. Тогда я не внял голосу живого, теперь решил уступить просьбе мертвого.

Гази-Магомед испугался слов отца. Он подумал с ужасом, что тот сошел с ума.

— Папа, я не понял тебя, — сказал Гази-Магомед, опускаясь на колени перед Шамилем.

— Сын мой, — тихо заговорил Шамиль, — я не смыкал глаз несколько ночей. В эту последнюю, оставшись один в мечети, я молился долго, в надежде на провидение, жаждая услышать голос божий через уста пророка, чтобы он наставил на путь, дал совет, протянул руку помощи. Вдруг забылся на миг в каком-то легком приятном полусне. И явился мне образ покойного Джамалуддина, ясный и легкий, как радость. Я услышал голос, чистый, как молитва. «Отец, умоляю тебя, примирись с русскими», — сказал он и тут же исчез, словно испуганный последовавшим орудийным залпом.

Я открыл глаза и увидел свет восходящего дня. Да будет так, если это божья воля.

В это время, широко распахнув дверь мечети, вошел Юнус. Он был взволнован, голос его дрожал.

— «Никаких условий, безусловная сдача» — ответили они, — сказал Юнус, глядя в глаза имаму.

У входа за спиной Юнуса застыли боевые друзья и соратники имама в ожидании ответа. Они знали давно, что дело проиграно, всему конец, но конца жизни никто не желал. Какая она ни есть, эта жизнь, тяга к ней подсознательна и удивительно велика, особенно когда погаснет гнев, уляжется пыл и предстанет перед глазами необъятный мир с чудесами природы, с бесконечным вопросом: «Что будет завтра?»

— Хорошо. Я сейчас пойду к ним. Смиримся с тем, что суждено, — сказал Шамиль, поднимаясь.

Вздохи облегчения услышал он вокруг, и только на глазах одной Шуанат увидел слезы. Младшие дочери хотели кинуться к нему, но люди удержали девочек.

Выйдя из мечети, Шамиль остановился. Сыновья подошли к нему. Подняв руку, он задержал их.

— Вы останетесь здесь с женщинами и детьми.

Хаджияв, опередив Шамиля, побежал вниз и, подойдя к переводчику, сказал:

— Имам согласился сложить оружие. Он идет сюда.

— Он поступает благоразумно, — сказал по-аварски полковник Лазарев.

В торжественной тишине застыли колонны солдат. Вытянулись офицеры. Но Шамиль не появлялся. Солнце клонилось к закату.