Он был крайне возмущен, когда табасаранский кадий Исмаил, явившись в Новое Дарго, рассказал о бесчинствах Хаджи-Мурада в их вилаете. Шамиль приказал немедленно призвать к себе Хаджи-Мурада. Но Хаджи-Мурад, вернувшись в Хунзах со сподвижниками, в категорической форме отказался явиться к имаму. Вскоре до Шамиля дошли слухи о том, что Хаджи-Мурад среди жителей аварской столицы стал порочить государственный строй имама, призывая их к непослушанию и неповиновению.
— Люди Хунзаха, — говорил он, — разве тот факт, что Шамиль назначил сына — юнца Гази-Магомеда — правителем, не является доказательством его абсолютной власти и желания сделать этого отпрыска своим наследником? Имамом Дагестана и Чечни должен стать тот, чей кинжал окажется острее, рука сильнее.
Шамиль вторично послал в Хунзах гонца с требованием вернуть жителям Хайдака и Табасарана угнанный скот. Хаджи-Мурад ответил:
— Только с помощью оружия смогут имам и другие взять у меня то, что я таким же путем взял у других.
Тогда Шамиль отправил Кебед-Магому, Даниель-бека и Умалата ичкерийского со своими отрядами в Хунзах. Хаджи-Мурад собрал скопище сторонников и направился с ними к аулу Балахачи, чтобы встретиться с аскерами Шамиля. На окраине селения произошла схватка. Хунзахцы и цельмесцы, убедившись, что им не устоять против превосходящих сил шамилевского отряда, начали незаметно уходить через верхние окраины. Заметив это, Даниель-бек приказал охватить аул кольцом, чтобы не дать уйти Хаджи-Мураду, засевшему в доме сельского старосты. Мюриды стали окружать дом. Вдруг Хаджи-Мурад появился на крыше. Рукава его черкески были высоко засучены. Полы подоткнуты. Папаха лихо сдвинута на затылок. Сверкнув большими, широко расставленными на скуластом лице глазами, он закричал:
— Эгей, храбрые уздени Чечни и Дагестана, а ну-ка попробуйте взять меня живым!
— Только живым надо брать его, — шепнул Даниель-бек Кебеду.
Мюридам было приказано не разрушать и не поджигать дом старосты, поскольку Хаджи-Мурад вошел и заперся в нем самовольно. Оцепив двор, день и ночь просидели мюриды. Наутро второго дня из Хунзаха и Цельмеса прибыли старейшие, почетные люди, которые выступили посредниками при переговорах генералов Шамиля с Хаджи-Мурадом. Они с трудом уговорили Хаджи-Мурада сдаться и поехать на суд меджлиса. Только на следующее утро Хаджи-Мурад приказал нукерам распахнуть ворота. Аскеры Шамиля хотели было кинуться на него, но он, подняв шашку, предупредил: «Не смейте подходить!» Мюриды остановились. Повернувшись к цельмесцам, стоявшим позади, он крикнул: «Коня!» Затем, пронзив сощуренными глазами стоявших полукругом людей, медленно вложил клинок в ножны. Один из нукеров подвел ему оседланного коня. Хаджи-Мурад, как кошка, вскочил в седло и, тронув скакуна, сказал: «Сопровождайте». Ичкерийский Умалат пошел со своим отрядом впереди. Мюриды Кебеда, окружив Хаджи-Мурада, шли двумя колоннами по дороге. Отряд Даниель-бека замыкал шествие. Так двигались они до самого Ведено.
Шамиль распорядился поместить Хаджи-Мурада в гостиной под усиленной охраной, несмотря на то что при дворе имелась тюрьма. Назначили день суда. Хаджи-Мурад предстал перед судьями в форме шамилевского полковника. Даниель-бек хотел сорвать с его плеча серебряный эполет и шестиконечную звезду, но имам не разрешил, ограничившись тем, что у взбунтовавшегося полковника отобрали оружие.
На суд в Новое Дарго в качестве свидетелей были вызваны почетные представители Хайдака и Табасарана вместе с кадием Исмаилом. Диван-хана как никогда была полна народу. В сопровождении конвоя быстрым, порывистым движением перешагнул Хаджи-Мурад порог зала судебного заседания. Словно загнанный тур, готовый боднуть настигшего врага, он исподлобья обвел сидящих быстрым взглядом и остановился на Шамиле, который, как всегда, сидел между секретарем и главным кадием имамата — устадом Джамалуддином-Гусейном.
С обвинительной речью выступил Даниель-бек. Он же зачитал свидетельские показания, которые подтвердили, повторив словесно, свидетели — хайдакцы и табасаранцы.
Хаджи-Мурад сказал:
— Все, что здесь было сказано обо мне, есть правда. Не задумываясь поступал так, а не иначе, но зато я перед вами весь такой, как есть, а ты, господин генерал, бывший султан Элису, — он посмотрел на Даниель-бека, — был и остался плохим мусульманином.
— Ты будешь выступать с обвинением в мой адрес, когда я сяду на твое место, — грубо оборвал его Даниель-бек.
Шамиль, подняв руку, остановил обоих. Когда в зале воцарилась тишина, он начал говорить, обратившись к своему недавнему соратнику: