Имам Шамиль

— Ты упрекал нас в том, в чем грешны твои люди, — сказал один из ансальцев. — Они делают то, что делали отступники, но более грубо и постыдно. Те из наших людей, которые прежде изъявляли желание признать шариат, теперь отказываются, поскольку этих законов не придерживаются сами законодатели. Если у тебя все такие, оставь нас в покое. Если же Идрис является исключением, убери его, иначе мы уберем сами.

Шамиль ответил:

— У меня нет оснований не верить вам. До меня и раньше доходили подобные слухи. Но я не могу решить судьбу того, кто поставлен над вами, по одной вашей жалобе. Мне нужно выслушать и другую сторону. Обозленные личными спорами либо принужденные к чему-нибудь во имя общего дела, люди могут по недомыслию, ненависти, зависти оговорить самого честного и преданного делу человека. Оставайтесь здесь. Я вызову Идриса и других. Будете говорить в глаза. Доказавший свою правоту будет оправдан, виновный — наказан.

Шамиль позвал к себе Кебед-Магому.

— Брат мой, — сказал имам. — Благородный проникается любовью к себе подобному при первой встрече или знакомстве одного дня. Подлый человек не сближается ни с кем из-за страха или личной выгоды. Боюсь, что ансальский наиб может быть отнесен к последним. Для выяснения скрытых личных или открытых общих целей в правлении Идриса ты должен поехать в Ансаль, выявить все на месте, затем привезти его и других сюда.

Кебед-Магома выехал с небольшим отрядом муртазагетов. Ансальцы встретили его с радостью. Один из ансальских стариков, подойдя к Кебеду, сказал:

— Сын мой, мы не можем сейчас говорить о своих невзгодах, ибо они ничто по сравнению с горем, постигшим тебя. Убит твой дядя Дамада. Мы подозреваем, что это сделали люди Идриса. Сейчас наиб в мечети, не знаем — усердствует перед аллахом или хочет убедить народ в искренности богослужения, оставаясь там после окончания молитвы.

Кебед, тронув лошадь, поехал к мечети.

Ансальский наиб действительно стоял на коленях, один в огромной мечети продолжал молиться. Сняв у дверей сапоги, неслышно ступая по коврам, Кебед подошел к нему и голосом, прозвучавшим как гром в пустом здании храма, произнес:

— Эй ты, ансальский кадий — ученый, законовед, кому бьешь земные поклоны? Аллаху или шайтану, с которым в дружбе твоя совесть?

Идрис встрепенулся, поднял побледневшее лицо и застыл.

— Можешь ли ты, — продолжал Кебед, — посещать мечеть? Держать в руках Коран и смотреть в глаза народа, к которому относишься с презрением? Не по тебе ли судят о тех, кто возвысил тебя над людьми, бессовестный мошенник и убийца?

— Помилуй, на каком основании ты наносишь мне оскорбления, и кто дал тебе право поступать так? — Говоря это, наиб поднялся с пола и, пряча дрожащие руки за спину, попятился к маленькой боковой двери, которая вела в гужру[52].

— Еще смеешь возражать, клянусь аллахом, я задушу тебя, свив веревку из твоей бороды!

Кадий Идрис скрылся за дверью, не успев надеть башмаков. Там муртазагеты схватили его и вместе с помощниками повезли к имаму.

В состав суда вошли: Ахвердиль-Магома, Кебед-Магома, Юнус, Шугаиб-мулла, Ташов, Джавад-хан и другие ученые и заслуженные люди. Они же являлись членами Государственного совета имамата.

Суд над ансальским наибом Идрисом состоялся в просторном зале заседаний — диван-хане, который был построен при доме Шамиля. Это была большая квадратная комната, устланная коврами. У стены, противоположной двери, на подушках восседали члены суда. Перед имамом на небольшой тумбе лежал в роскошном сафьяновом переплете большой Коран. На коврах у боковых стен сидели муртазагеты и отличившиеся воины. Внутри и снаружи стояли часовые с оголенными шашками. Слева от дверей находились обвиняемые, справа — свидетели.

Кебед-Магома представил личному секретарю имама протокол расследования с показаниями тех ансальцев, которые не могли явиться на суд. И с обвинительной речью выступил сам Кебед, слова которого подтверждали свидетели, возложив руку на Коран.

Идрис и его помощники ничего не могли сказать в свое оправдание.

Слово предоставлялось каждому желающему высказаться. Имам слушал внимательно всякого, не перебивая, чуть склонив голову. Когда все высказали свое мнение, осуждающее поведение ансальского наиба и его помощников, заговорил имам.

— Идрис, я ошибся в тебе, — сказал он. — Не знал, что ты мне служил неправдой, угождал во имя скрытых целей. Таким людям, как ты, нельзя доверять власть, ибо они действуют не ради общего дела, а ради личной выгоды и наживы. Подобные тебе люди опаснее открытых врагов. Они, вызывая недоверие народа, возмущают его против утверждаемого строя. Таких людей надо сживать со света. Но поскольку ты имел некоторые заслуги, проявил храбрость при сражениях в Чиркее и Гимрах, я не применю заслуженной казни, тем более что нет прямых улик, подтверждающих твою причастность к убийству Дамада. Суд ограничится тем, что опустит тебя и твоих помощников ниже той ступени, на которую вас поднял Государственный совет имамата. Я предлагаю отправить вас на поселение в Акнада на десять лет.