Им равных нет

Ник смотрел на проносящиеся за окном, наполненные безнаказанными и наглыми бандитами ичкерские дороги. С девяносто пятого эта прободная язва на теле страны стала его личной болью. В группе он единственный, кто испытал на себе кошмар начала Первой Ичкерской. И глухой болью отдавалась в нем песня той войны:

Кавказ в огне, здесь не Афган.
Был дан приказ войти войскам.
И мы вошли, но не стрелять, ведь тут же дети.
Колонны шли, в пути их жгли,
Дым расстилался до Москвы.
Кто нам за боль и смерть теперь ответит…

Из своих четырех боевых орденов два ордена Мужества он получил именно за нее, проклятую. И такого ужаса, как в первую войну, он не встречал никогда, хотя и повидал в этой жизни немало.

Странное было время. Странно началась война – больше напоминавшая разборку между старыми подельниками – московскими и ичкерскими, чем реальное наведение конституционного порядка. Странная была реакция общества. Телевизор аж лопался от избытка обвинений в адрес русской армии, осмелившейся напасть на гордый народ. Газеты писали о зверствах русских оккупантов, уничтожавших ичкерских детей. Бесновались политики, призывая срочно идти на переговоры с бандитами, потому что воевать в цивилизованном мире неприлично.

Да и сама война велась странно. На тридцатитысячную регулярную армию мятежников и еще неисчислимое количество ополченцев двинули чуть больше двадцати тысяч солдат. Почти без разведки, без полноценного информационного и штабного обеспечения, когда даже комбаты не имели карт местности, войска ползли к Грозному. Дороги перекрывали толпы ичкерских женщин и детей, они блокировали колонны, из-за их спин лупили из автоматов боевики, зная, что русские солдаты не будут стрелять по гражданским. Военных убивали, захватывали в плен, а они имели четкий приказ – не применять оружие по «мирному» населению. По колонне дивизии, в которой шел и Ник, ичкеры влупили реактивными снарядами установки залпового огня «Град», хотя командование убеждало, что серьезного вооруженного сопротивления не будет. В результате к Грозному выдвигались и блокировали его две недели, вместо запланированных Генштабом трех дней. Внутренние войска вообще гнали вперед с плексигласовыми щитами для разгона демонстрантов. Но настоящий ад начался в Грозном…

В столице Ичкерии и ее окрестностях мятежники обустроили около полусотни инженерно-оборудованных опорных пунктов, подготовили немало сюрпризов – завалы, минные заграждения, окопы для стрельбы из танков и БМП, артиллеристские позиции. Городские подвалы были изрыты кротовыми норами, соединены в укрепления, подготовлены позиции для уничтожения бронетехники.

Город штурмовали бездарно, без оглядок на боевые уставы. Численное соотношение штурмующих и обороняющихся было в пользу последних, тогда как для штурма города необходимо пятикратное преимущество атакующих. Легко, как на прогулке, перли колонны бронетехники по гулко пустому городу. Бронетехника шла без поддержки мотострелков. А потом неожиданно подвалы и чердаки озарились выстрелами ручных противотанковых гранатометов и «Шмелей». Ухали загодя заложенные фугасы. Один из них похоронил три десятка вставших на постой в пустующем здании спецназовцев. Моджахеды с пугающей эффективностью жгли колонны с техникой – удары из гранатометов по головной и замыкающей машине, а после этого планомерное уничтожение людей и техники. За несколько суток уличных боев сожгли больше сотни БТРов и БМП, полсотни танков, уничтожили больше тысячи военнослужащих. Ник тогда понял, что такое настоящий безумный, сюрреалистический кошмар, как будто поднявшийся из черных глубин сновидений. Стреляли окна, стены, вздымался взрывами асфальт. Кто в кого палит, где свои и где чужие – порой не понять. И дым, запах горелого мяса, крики, матюги, срывающийся от мата голос в радиостанции: «Подверглись нападению. Подорваны. Есть двухсотые и трехсотые!» И вечное: «Просим помощи!»

И на фоне всего этого ужаса неизвестно как просочившиеся в Грозный известные московские правозащитники в мегафон призывали русских солдат сдаваться…

Странная война. Странные бездарные приказы… И русские солдаты и офицеры, которые в очередной раз ложились на амбразуру, совершая невозможное.

Кавказ в огне, здесь не Афган,
Здесь вся война – сплошной обман,
Латвийским снайпером комбат смертельно ранен.
Но, матерясь, мешая грязь,
Дождем свинца сметая мразь,
Наш полк дошел, дополз до Грозного окраин…