Илония

Тогда Корн внезапно отступил, перегнулся через перила и, схватившись за один из штандартов, подвешенных к лестнице, начал стремительно спускаться, перебирая ткань руками. Добравшись до конца штандарта, он отпустил его и прыгнул. Но, к несчастью, тот в это время оторвался и упал сверху на Корна, помешав ему быстро вскочить. Пока он выпутывался из полотнища, подоспел Мекис со стражниками, и они наставили на него свои мечи.

Так и поднялся на ноги Корн с наставленными к нему мечами. Не смотря наверх, на отца и брата, он весело сказал Мекису:

– Ну, теперь, можно идти, так хоть веселей в вашей компании.

И только вздрогнул, когда сверху раздался голос короля:

– Мекис, передашь тюремщикам, десять ударов плетьми за устроенную драку.

– Извините, принц, - виновато прошептал Мекис.

– Да брось, ты. Ты думаешь, я не знал, на что иду. Да и десять-то - это мало, бывало и больше.

– Так это ж вас наверху, в зале, а внизу тюремщики лютые, могут десять всадить так, как все пятьдесят.

– Что ж, глядишь, несколько дней без памяти пролежу, срок короче будет, может, не успею заскучать, а то ведь сидеть мне до свадебных торжеств придется.

– Смеетесь вы, принц, - вздохнул Мекис.

– А что мне еще остается делать? - горько, с тоской произнес Корн.

Передав принца тюремщикам с рук на руки вместе с королевским приказом, Мекис поспешно ушел. Стражники и тюремщики недолюбливали друг друга. А так как принц теперь носил форму королевской армии, то к нему теперь и отношение другое было. И если раньше королевского сына старались определить в более сухую камеру, да кормить получше, то теперь с особым злорадством его поместили в наиболее сырую, из имеющихся свободных камер. Вернее не поместили, а принесли и бросили на топчан бесчувственное тело. Десять ударов искусного в этом деле тюремщика действительно лишили принца сознания, правда, не на несколько дней, как он шутливо мечтал, а всего на день.

Но что не сделал тюремщик, то сделала сырая камера, принц заболел. Испуганные тюремщики скорее перенесли его в сухую камеру, начали усиленно поить травами, но неделю Корн все-таки провел в полусознательном состоянии, и еще неделю был так слаб, что просто лежал или спал. Когда его здоровье поправилось, тюремщики пошли даже на то, чтобы передать его записки друзьям, а также принесли ему все то, что он просил у приятелей, свечи и книги. Остаток заключения он провел вполне комфортно, читая вволю и питаясь с королевской кухни.

Заключение неожиданно закончилось рано. За Корном пришел Мекис, и, ничего не объясняя, молча провел его к королю. На этот раз в кабинете короля была вся королевская семья, отец и мать невесты Ринола и несколько придворных. У всех был траурный вид. Королева даже прижимала к глазам платочек, постоянно поглядывая, однако, в зеркало, хорошо ли она смотрится, и не излишни ли покраснели у нее глаза.

Оглядев сына, король объявил:

– Сын мой, невеста нашего наследника умерла вчера от болезни, которая мучила ее последние несколько месяцев.

Под суровым взглядом отца Корн подошел к Ринолу и родителям девушки и выразил им свои соболезнования. Ринол выглядел искренне расстроенным. Несчастные родители девушки скорее испуганными возможной карой короля за то, что скрыли от него серьезную болезнь дочери. Но король, которого вполне устроило, что умерла девушка именно сейчас, не успев выйти замуж и, тем более, родить больного наследника, решил не усугублять положение, а просто кивком приказал Ринолу вывести тех прочь. Пока Ринол провожал явно обрадованных несостоявшихся родственников, Сарл подошел к Корну и язвительно прошептал:

– Как тебе повезло, братец, а? Сколько ты не досидел, месяц? Впрочем, ты, как погляжу, не особо бедствовал, совсем не похудел, так только, побледнел.

На выручку сыну неожиданно пришла королева.

– Сарл, прекратите! Мне стыдно уже перед придворными, которые только и делают, что обсуждают, когда, где и каким способом поссорятся в очередной раз мои сыновья и каким образом их накажет отец. Можно подумать, других тем для разговора нет.

В этом была вся королева Ладиния. Выбранная когда-то принцем Эмдаром за красоту, она не потеряла ее, подарив своему мужу и королевству трех сыновей - наследников, и по-прежнему оставалась для короля единственно желанной женщиной. Дорожа своей красотой, она не позволяла себе никаких расстройств, никогда не участвовала в королевских делах, любила свой мирок, состоящий из придворных фрейлин, музыкантов и поэтов. Любимое ее занятие было - одевать себя и окружающих. Выбор фасонов платья и ткани не только для себя, но и для мужа, сыновей, фрейлин и даже горничных - все ее время было занято только этим. И здесь ей беспрекословно подчинялись, и ни в коем случае не перечили. В противном случае устраивались такие скандалы и истерики, что даже король ходил растерянный и расстроенный.

Когда Ринол вернулся, все уже убрали с лиц траурный вид. А король сразу перешел к делу: