Что же произошло? Почему трое младенцев умерли менее чем за час? Клер со всех ног кинулась на новый сигнал тревоги. На этот раз вся бригада собралась в отделении для недоношенных с осложнениями, вокруг младенца, родившегося три часа назад. Он умер с датчиками дефибриллятора, прикрепленными к его хрупкому желтоватому тельцу.
В коридорах, в кабинетах, на телефонах все сходили с ума, кричали, высказывали гипотезы, пытаясь понять непостижимое. Говорили об интоксикации, о вредоносных медицинских препаратах, которые отразились на детях, о сокрушительной инфекции и прочем в таком роде.
Однако все быстро поняли, что ни одно из этих предположений не выдерживает критики, стоило спуститься в приемный покой отделения неотложной помощи: оно было заполнено беременными женщинами, лежащими на каталках или едва держащимися на ногах, их выносили из карет «скорой помощи» или реанимобилей в сопровождении близких, которые пытались их поддержать, женщин свозили со всего города, и черная густая кровь струилась у них по бедрам.
– Мне так хочется увидеть Джипси, – попросила девочка, лежащая на специально оборудованной больничной кровати.
Жизнь, болезнь, смерть… Три слова кружились, как закольцованные, в голове Клер, пока она смотрела информационную программу наступившего 1 января, в восемь утра. Жизнь: на втором этаже клиники Гейзенберга вы рождались. Болезнь: на третьем этаже, там, где находилась Ариана, вы еще были не мертвы, но и не совсем живы. Смерть: на четвертом, где пребывала Бессмертная Ба, вы переходили в мир иной. Естественный ход вещей.
– Лапочка моя, ты же знаешь, невозможно привести твою собаку в клинику, – отозвался Рафаэль. – Вернусь домой и сниму его на видео, а завтра, когда приду к тебе, покажу.
– Ш-ш-ш, – призвала их к молчанию Клер. – Послушайте. Послушайте новости…
Голос Арианы был едва слышен, сухожилия напрягались на ее цыплячьей шейке. На стенах палаты висели десятки снимков. Фотографии маленькой девочки с больной кровью, которая когда-то была блондинкой с искрящимися глазами. Сейчас все ее тело было в иглах и трубках, у нее не было сил встать с кровати, но те же искорки играли в ее взгляде, как звездочки, не желающие гаснуть.
В телевизоре по всем каналам передавали одну и ту же информацию: в ночь с 31 декабря 1999 года на 1 января 2000 года десятки тысяч – а возможно, даже сотни тысяч, цифры росли с каждой минутой – беременных женщин потеряли своих младенцев, причем повсюду в мире. Ни один континент, ни одна страна, ни одна раса или религия не остались незатронутыми. Совершенно так же все новорожденные менее одного дня от роду, доношенные или недоношенные, умерли, причем ни один медик, с учетом поступающих данных, не мог указать причину. Религиозные деятели заговорили об апокалипсисе, о Божьем суде, о конце света; медицинское сообщество выдвигало гипотезу о вирусе; генетики предполагали биологическую бомбу, заложенную в саму ДНК, которая по неизвестным причинам сработала при смене тысячелетия.
Словом, все утро теории сменялись одна другой, становясь все безумнее и безумнее. И именно в тот день приговоренного к смерти поджарили на электрическом стуле в Техасе, но эта информация прошла совершенно незамеченной.
И все это время младенцы продолжали умирать, час за часом. Второй новорожденный, которому Клер помогла родиться 31 декабря, около шести вечера, умер во сне – без крика и боли.
В следующие дни поступила другая важная информация от служб и гинекологических кабинетов всего мира. Не было никакой возможности контролировать приток поступающих пациенток: количество выкидышей перекрывало любую статистику, независимо от срока беременности. Будущие матери погибали, потому что вовремя не получали помощи. Очереди на аборт тянулись до приемных отделений больниц. Ни одна из мам не желала держать в животе мертвый зародыш.
На пятый день научное сообщество бросило клич: есть ли на нашей Земле хоть кто-то, носящий в животе живого ребенка? Существует ли в любом месте планеты, будь то в африканской деревне или в монгольской общине, живой младенец, родившийся после 1 января?
Никто не откликнулся.
– Ну-ка посмотри…
Клер внимательно вгляделась в монитор. Там показывался черно-белый фильм, снятый посредством сканирующего электронного микроскопа в медицинском репродуктивном центре, где работал ее муж, в левом крыле клиники Гейзенберга.
– Всмотрись хорошенько, – бросил Рафаэль. – Фильм был снят в последние дни, и запись, конечно же, ускорена. Это момент оплодотворения. Видишь, сперматозоиды приближаются к яйцеклетке. Только одному удастся пробиться. Вон тому, внизу.
– Пока что никакой аномалии.
Рафаэль со вздохом снял очки. Он был на десять лет младше ее – разница, которая вечно вызывала скрежет зубовный в их окружении, – но уже преждевременно облысел. Он устало потер лицо и снова нацепил очки. Последнее время он обходился почти без сна, распределяя время между бдениями у постели Арианы и исследованиями, направленными на попытки понять причины наступившего мора среди младенцев. Он снова уставился на экран: