Иллюзия смерти

Затянутый в неизменный серый костюм, Улисс с невидящим взглядом кладет яблоко на стол. Он представляет себе маленького червячка внутри яблока, который точит его, пока оно окончательно не сгниет.

– Я ослепну?

– Трудно сказать, все зависит от разрастания опухоли.

Улисс кивает без каких-либо признаков гнева. Он прошел по жизни с железным здоровьем. Ни разу не побывал в больничной палате, никогда не ломал руку, не подворачивал щиколотку, едва ли хоть однажды подцепил грипп. Но сейчас он все получил разом. После смерти Цыгана, сбитого машиной, скоро придет и его черед сыграть в ящик. Когда судьба ополчается на тебя с таким упорством, тут уж ничего не поделаешь.

Придется обо всем рассказать Франс, и это печалит его больше всего. Он выходит из здания, подняв воротник, и бросает яблоко в первую попавшуюся урну. Над Парижем нависает черное небо, словно траурная вуаль. По улицам, опустив лица, снуют торопливые тени. Ледяной дождь окончательно создает у него ощущение вселенского холода.

Прежде чем вернуться домой, он заходит в «22 Long Rifle», логово копов из Управления, и садится у стойки. Сейчас, в середине дня, заведение почти пусто. Он заказывает три «лагавулина»[22] подряд. Когда он берется за последний, Матильда, хозяйка, облокачивается о стойку рядом. Он всегда находил ее привлекательной: у нее темные кудрявые волосы и глаза, в которых так и хочется утонуть.

– Тебе бы стоило вернуться на службу, – доверительно говорит она. – Это помогло бы… выдержать все остальное. Им тебя не хватает, Реми и ребятам.

– Выйти на службу, при том что я сдохну меньше чем через год?

Он поднимает стакан:

– Считается, что эта штука убивает. Но бывают куда худшие мерзости, они приканчивают тебя без всяких предупреждений.

Колокольчик над входом звякает. Мужчина садится слева за стойку на самом дальнем ее краю. Череп в форме сахарной головы и мерзкая физиономия с татуировкой в виде паутины.

– Одно разливное.

Голос сухой и низкий, мужчина смотрит на соседа со странным огоньком во взгляде. Пока Матильда обслуживает нового клиента, Улисс допивает свой стакан, кладет банкноту на стойку и выходит под дождь. Смотрит на Сену, которая изгибается, словно линия судьбы, на Новый мост, на дом номер 36 по набережной Орфевр. Вся его жизнь. Остается несколько месяцев, и он мечтает о серьезном расследовании, которое он провел бы мастерски, прежде чем уйти в отставку с улыбками и объятиями. Но похоже, Старый Бородач там, в небесной вышине, решил все по-другому.

Он снова садится на пятую линию метро в направлении Десятого округа и тяжело вздыхает, взбираясь по лестнице на свой этаж. Его заранее пугает реакция Франс. Узнав о его болезни, она всячески поддерживала его, но и у нее тоже есть свои пределы.

Улисс заходит в свою маленькую квартирку площадью сорок квадратных метров, пристраивает пальто на вешалку рядом с книжными полками, где стоят его любимые произведения. Смотрит на корешок: «Старик и море». Эх, море… Как давно он его не видел? Он уже и не помнит, как шуршит теплый песок под босыми ногами. Париж со своими темными тучами держит его в плену слишком долго. А его так тянет на природу.

Он возвращается к книге. Вспоминает, что это последнее произведение Хемингуэя, созданное перед тем, как он, не выдержав борьбы с болезнью, покончил с жизнью в одно обычное воскресенье, в котором нашлось место охоте и рыбалке. И в повести старик тоже ведет свою последнюю битву в море.

Улисс встряхивает головой и возвращается к реальности. Франс его не встречает, – наверно, ее нет дома; кстати, она не звонила ему с самого полудня.

– Франс?

Никакого ответа. Улисс наливает себе большой стакан воды, чтобы промочить горло, и продолжает набирать на мобильнике номер жены. Вдруг где-то в глубине квартиры раздается звонок. Не сбрасывая вызова, он идет по коридору. Звук из спальни. В нем просыпается профессиональный инстинкт копа, тот неосязаемый телесный механизм, от которого мгновенно сводит внутренности.

Франс лежит на кровати – голая, с разверстой грудью.

* * *

Белая вспышка бьет по глазам. На долю секунды я оказываюсь как бы между двумя мирами: уже не совсем Улисс, но еще и не Джон. Потом мой разум всплывает и осознает, что произошло. Сакс убил Элен. Ее тело лежит передо мной, как лежит отныне в воображении писателя: со вспоротым животом и раскинутыми руками, прямо посередине кровати. Вписанное в декорацию, выстроенную в пропитом мозгу беллетриста.

Раздавленный, я прислоняюсь к стене спальни, пока в голове крутятся все воспоминания, все чувства, только что пережитые Улиссом. Элен больше не существует, эта сволочь Сакс убил ее на первых же страницах истории. Она никогда не вернется на другую сторону. Она умерла, умерла… Изо всех сил я бью кулаками в стену, но не ощущаю и намека на боль, а на кулаках даже ссадины не остается. Я мог бы выпрыгнуть в окно – это ничего не даст. Каждый из нас уже хоть раз да попробовал: мы не можем здесь умереть, пока так не решит писатель.