Реги, чем больше времени мы проводили вместе, тем явственнее притягивала меня, усиливая мой личностный интерес, желание разобраться в ней, научиться понимать ее мысли. Но я боролся с этой слабостью, намеренно придерживаясь привычного с детства стиля взаимоотношений с женщинами, сводя все к простому физическому контакту. Но теперь… я все чаще ощущал неуверенность, понимая, что в отлаженном мною плане начинаются сбои: Регина внезапно изменилась. И даже не Ньер был тому виной. Но вот что – я не понимал. И это напрягало, как и стремительная утрата контроля над ситуацией.
Ее отчужденность я ощутил сразу: уж слишком высок был контраст с предыдущим поведением Реги. Из «дышащей мною» девушки она начала превращаться в сдержанную и закрытую особу, отгораживаясь от меня, скрывая чувства, эмоции и мысли. И сделать что-то, изменить давшую крен ситуацию, я не мог – опять же не имел подобной возможности. Право эксклюзивности не только наделяло меня возможностью получить потомка, но и связывало мне руки в способах ответных действий. Я и так раз за разом стирал ее воспоминания. Мысль подвергнуть ее внушению и заставить пояснить ситуацию тоже не дала эффекта – девушка лишь плакала и лепетала что-то бессмысленное и откровенно мне непонятное. Что-то из их земных межличностных заморочек. Но я не представлял для себя положение, когда подчиню собственное существование их жалким материям и взглядам. Все это было мгновенно мною отринуто. Я искал причину ее отчужденности, наблюдал, выяснял…
А Регина все делала для того, чтобы свести наше общение к минимуму. Когда я уже привык, что на любой мой призыв она немедленно ответит подчинением, явившись ко мне, она начала всячески оттягивать визиты, одновременно сокращая их время. И это после того, как я в полной мере оценил возможность совместных ночей и пробуждений! Невероятнейший опыт, сокрушительный для моего сознания.
Все это откровенно пугало и было непонятно. Что ее не устраивает?.. Но задать этот вопрос я не мог – пока. Меня сдерживал инстинктивный стереотип безоговорочного подчинения самке. Однако я наблюдал, буквально преследуя Регину, стараясь понять, в чем причина изменений в ее поведении. И не находил ответа…
Но, наблюдая за нею в общей столовой, слушая высказывания ее непосредственного начальника (которого сам же старательно наводил на эту тему, надеясь хоть так – уяснив земную точку зрения – обрести понимание), напряженно разглядывая спину вновь покидающей меня ночью женщины, я терзался странными эмоциями. Яростью. Злобой. Отчаянием. Я не понимал почему. Откуда они? И что в такой ситуации делать мне? Противоречить своей месте я не мог. Но не мог и привычно смиренно принимать решение своей самки… уже не мог. Мне не хватало большего, того, что, я знал, она могла мне дать. Пробовал заставить Регину «быть прежней» под влиянием внушения, но сам же и отказался от этой идеи. Настолько безжизненной, неживой она сразу стала… как бездушный робот. Я жаждал другого – алчно желал ее искренности, ее полного растворения во мне, того ощущения мира с собой, что подарила мне инопланетянка. Она смогла усмирить мою извечную необъяснимую тягу, принесла мне душевный комфорт и… радость бытия.
А Регина уходила все раньше, час за часом урезая мое время, уменьшая мои шансы на потомка. Они и так были невелики, и чем быстрее и безрезультатнее протекало время, тем отчетливее я ощущал: у меня не получалось. Я же злился, впадая в страшную ярость, наблюдая внимание сильной половины коллектива базы к моей женщине. В каждом подобном взгляде мне мерещилась утрата права эксклюзивности. И сделать я ничего не мог – наш первоначальный договор этого не предполагал, а действовать иначе было для меня противоестественно. Но одновременно я понимал, что пойду даже на устранение соперника, что не допускаю мысли о том, что моя места наделит правом эксклюзивности другого. И месты в моей трехэтапной жизни были, но такое ощущение – никогда.
Развязка наступила. Внутренне отказываясь принять это, я, однако, понимал, что так и будет – все неумолимо к тому шло. Наступил день, когда кабина переместительной системы вернулась ко мне пустой… Регина одним махом оборвала череду самых прекрасных дней (а точнее, ночей!), что были у меня в высшей ипостаси. И, осознав, что не имею возможности повлиять на инопланетянку, заставив ее вернуться к прежнему «расписанию», я впал в ярость. Совершенно несвойственное верлианцу состояние. И не хотелось поддаваться, это казалось мне отвратительным. Определенно, общение и фактически совместная жизнь с Региной повлияли на меня, в чем-то сделав уязвимее – я невольно частично перенял ее эмоциональную реакцию на любые жизненные события. И сейчас эмоции были… незнакомы мне. Горечь, разочарование и ярость – вот к чему я был близок.
Но стоило мне, пережив ночь сомнений и мучительных размышлений о том, как вернуть ситуацию в удобное для себя русло, определиться с решением, как я мгновенно приступил к претворению его в жизнь. Для чего вызвал к себе Кузьмина.