Иллюзия Луны

Тихо матерясь, Игнат забрался обратно в машину. Дворники кое-как растащили по углам стекла густую белую массу, рукав и подол пальто были перепачканы известковыми пятнами, да еще в салоне сильно воняло этим треклятым кефиром. «Вот она, теория относительности, – подумал Игнат, притормозив на светофоре, – кефир с утра в стакане вызывает аппетит, тот же самый кефир, размазанный по лобовому стеклу, – тошноту и бешенство».

Ожидая, когда дадут зеленый, он уставился на бетонный ствол фонаря, обклеенный дрожащими на ветру бумажками. Здесь предлагали все: снять, сдать, купить, женить, приворожить, выучить во сне китайский и приобрести за сущие гроши щенков Ксолойтцкуинтли. Игнат так запутался, разбирая одну за другой буквы в названии породы, что отвлекся от дороги.

Такая собачка когда-то была у отца Инги. Маленький шустрый зверек с горячим телом и львиным сердцем. Щенок редкой и дорогой породы достался Киру даром: однажды зимой он обратил внимание на обувную коробку, валявшуюся у мусорного контейнера. Коробка истошно пищала тем затухающим писком, который исходит от приборов на садящихся батарейках. Кир открыл ее и ахнул: на дне лежало голое существо – то ли крыска, то ли собачка – в общем типичная неведомая зверушка. Непонятно, как эта живая посылка оказалась на помойке. Розовую крошку могли по ошибке похоронить, обронить или выбросить, в любом случае, ее история явно была трагичной. Кир принес орущего детеныша домой, выходил, выкормил из пипетки и назвал Малевичем.

Малевич вскоре вырос в милейшего стройного песика терракотового цвета, он спал, как кошка, на груди у Кира, не сводил с него влюбленных глаз, ел с руки и не отходил ни на шаг. Инга ненавидела его. Сначала Игнат не придал этому значения, потом удивился – Малевич был до того весел, умен и дружелюбен, что его сложно было не любить, а потом понял, что все, что вызывало симпатию отца, угнетало Ингу и действовало ей на нервы.

Все это заинтересовало Игната, и однажды за обедом он подпоил ее вином в надежде, что, разозлившись или расчувствовавшись, она разболтает ему о своих отношениях с отцом. Но коварный план Игната провалился. Инга и правда разозлилась, но не на отца, а на мужа. Какое-то время она уворачивалась от его настойчивых расспросов, неловко пыталась перевести все в шутку, отмалчивалась, загадочно улыбалась и сверкала глазами, а потом швырнула бокал в стену и заявила, что ее отношения с Кириллом Александровичем – не его ума дело и нечего лезть, куда не просят. Что если у нее возникнет желание или необходимость поделиться с ним своими воспоминаниями или проблемами, она немедленно это сделает, а пока такого счастливого случая не представилось, может он оставит в покое и ее, и ее отца, и все, что их обоих связывает?!

Игнат, сто раз на протяжении этого монолога пожалевший, что захотел узнать больше, чем ему полагалось, с горем пополам успокоил разбушевавшуюся жену и пошел курить на лестницу. Он в очередной раз убедился, что вопросы вокруг Инги только множились, а ответов почти не прибавлялось.

Тем временем светофор переключился, поток тронулся, и Игнат покатил вниз с моста. Ему оставалось развернуться, вырулить на набережную, свернуть в глубину квартала и через двести метров припарковаться у ничем не примечательной панельной многоэтажки.

Вскоре, кое-как втиснув свою машину между двумя сгнившими развалюхами, Игнат направился к подъезду, набрал комбинацию «Сим-сим, откройся», шагнул в полутемный подъезд, воняющий сыростью и нечистотами, поднялся на площадку к лифтам и пощелкал кнопками. Безрезультатно. Все было сожжено, сломано и отключено. Игнат вздохнул и направился в сторону лестницы. Там все было как всегда. Испещренные матом стены, выкрашенные в неясный угнетающий цвет, заплеванные оконные стекла, жженые рамы, разводы то ли крови, то ли поноса на дверях, окурки, скрученные в узлы пивные банки, сигаретные пачки, еще какие-то осклизлые обрывки и ошметки, о происхождении которых не хотелось даже думать. И конечно, где-то между третьим и четвертым этажом, в центре кафельного пола лежала подсохшая куча человеческого кала. Игнат зажал нос и, стараясь не смотреть на эту мерзость, рванул вверх по лестнице. Он бежал на восьмой этаж так, будто тот убегал от него. Как же он ненавидел эти рабочие районы, где по улицам гуляли бритые качки, а на дорогах ревели расточенные моторы…