Иллюзия Луны

Днем они обычно уходили далеко в бескрайние поля по слабым, едва заметным в глубоком снегу тропинкам. Инга обожала, когда отец брал ее на руки и подбрасывал высоко в небо. Белая земля летела вниз, и Инге казалось, что она, как птица, парит над снегами. Румяные, разгоряченные, накувыркавшиеся в сугробах и набегавшиеся по спящему лесу, в котором между темных ветвей мелькали желтогрудые синицы или восхитительные черно-белые сороки, они возвращались в свой теплый дом. Кир доставал вкуснейший борщец, потомившийся в печке, нарезал мягкий пористый хлеб с хрустящей корочкой, наливал себе запотевшую стопочку водки, а Инге – брусничного морсу, и они садились обедать. Голодная и веселая, она с аппетитом уплетала нехитрые яства, с восторгом поглядывая на отца. Инга уже умела сравнивать и понимала, что не только для нее Кир самый красивый и сильный на свете. Она часто замечала внимательные и восхищенные взгляды, которыми женщины провожали его высокую фигуру. Видела, как они заглядывают ему в глаза, смеются его шуткам, улыбаются при его приближении. Ничего еще не понимая, Инга улавливала наэлектризованную атмосферу вокруг него, но она не волновалась, Инга была уверена, что отец всегда будет с ней.

В тот зимний вечер на даче они сидели, обнявшись, на диване, обитом голубым китайским шелком. Инга гладила пальчиком вышитых аистов и стрекоз, а отец рассказывал истории о зеркалах и стеклах. О том, как в далекой Италии, в городе, стоящем на зеленой воде, мастера плавили песок и получали прозрачные пластины. Подмастерья покрывали их серебром, и вот уже рыжеволосые красавицы-горожанки с удивлением рассматривали свои отражения, гадая, бог или дьявол выглядывает на них из таинственных, как воды Адриатики, глубин. Воображая себя белокожей принцессой, чьи ребра стиснуты тесным корсетом, а кудри развеваются во влажном воздухе, Инга постепенно погружалась в дремоту, и мерцание отражений волшебного стекла, и шепот, и плеск волн в каналах сопровождали ее на пути в сон.

Когда Кир взял ее на руки, она тихо заворковала, прижалась к нему и приготовилась нырнуть в свою кровать. Однако отец пересек комнату, вышел в прихожую и вскоре они оказались на прохладной и полутемной веранде. Инга недовольно запыхтела, приоткрыла глаза и вдруг в одно мгновение проснулась. Все еще обнимая отца за шею, она подалась вперед и прижалась носом к стеклу. Инга молчала, почти не дышала, не шевелилась. И было от чего. В саду, в свете больших свечей сверкали и переливались стеклянные принцы и принцессы, волшебницы и феи, невиданные зверьки, длиннохвостые птицы, каскады цветов, гномы, эльфы, тролли… Словно под старыми спящими яблонями, раскрылись ворота в другой мир, и он ждал Ингу.

Отец тепло одел и укутал ее, и они вместе вышли в волшебный сад. Часы летели, постепенно слабели свечные фитили, а Инга все кружила по снегу, танцуя с эльфами и выгуливая павлина с прозрачным опереньем. Она так и не поняла, когда заснула – на улице в разгар морозного бала или дома на своей подушке. Всю ночь она гуляла по облакам, и тролли придерживали шлейф ее платья, сотканного из росы и солнечных лучей…

Утром она первым делом подбежала к окну. Прозрачные гости исчезли, и снег, выпавший за ночь, скрыл все следы. Отец рассказал за завтраком о волшебнице, прилетевшей накануне ночью в их двор, но Инга точно знала, что это был волшебник, знала, кто он и как его зовут, все слушала, слушала и только крепче прижималась к Киру, готовая поверить любому его слову и сохранить в тайне свои догадки.

Много позже она узнала, что в соседнем поселке несколько художников организовали выставку ледяной скульптуры. Кир договорился с ними, и на одну ночь их двор превратился в настоящую зимнюю сказку…

Внезапно дверь в палату скрипнула и приоткрылась.

– Толь! А Толь! Ты здесь, что ли? – просунулась внутрь растрепанная женская голова.

– Умер Толя, – зачем-то мрачно произнесла Инга.

– Ой, батюшки святы, мать пресвятая Богородица, спаси, сохрани и помилуй, – скороговоркой пролепетала незнакомка и поспешно скрылась.

Инга легла на спину, уставившись в невысокий серый потолок. В последнее время она все чаще возвращалась в прошлое. Инга знала, что, когда и как она сделала для того, чтобы ее жизнь вильнула в произвольно выбранном направлении. А здесь, в больничной палате, которую она для смягчения положения вещей назвала палаткой, больше и делать было нечего, кроме как вспоминать. И Инга вспоминала, перебирала в памяти все мелочи, оставшиеся за бортом ее дрейфующей к неизвестной цели жизни.

Странное дело, но Инга совсем не спешила покинуть этот дом, стоявший в окружении парка, который многие по старинке называли сумасшедшим. Более того, она даже радовалась возможности отлежаться и отсидеться за этими казенными стенами. Задавшись вопросом почему, она неожиданно быстро получила ответ. Ей некуда было идти. Виктор умер, отец и муж давно стали чужими, ее собственный дом был пуст, а дети… нет, вот об этом у нее сейчас точно не было сил думать.