– Слушай, Фаустино, я хочу сказать тебе кое-что. Ты человек ученый, но не смейся надо мной, хотя бы из благодарности за ту мороку, которую я принимаю из-за тебя.
– Какая морока? Может быть, дон Алонсо сердится на вас за то, что вы покровительствуете нам?
– Дело не в этом. Он не сердится, хотя, по правде сказать, и особой радости тоже не испытывает по этому поводу. Этот человек – себе на уме, и сам черт не разберет, чего он хочет. Одно можно сказать наверное: он сделает так, как захочет его дочь, разумеется, если она проявит твердость в известном нам деле. Не стану уверять, что дядя от тебя в восторге. Он считает тебя фантазером, человеком малопрактичным и ненадежным, а кроме того, он обвиняет тебя… Я не решаюсь выговорить, хотя и согласна с ним.
– В чем же он меня обвиняет?
– Он обвиняет тебя… Как бы это сказать?…
– В чем же?
– В недостатке религиозного чувства. Но я-то надеюсь, что ты обратишься на путь истинный. Я читала в Христианском календаре и в других священных книгах, что многие знатные дамы выходили замуж за еврейских, мавританских и языческих царей и потом приобщали своих мужей к истинной вере. Ведь и Констансия может сделать то же самое? Она такой златоуст, так умеет обхаживать людей.
– Разумеется, тетушка. Если Констансия меня полюбит, не сомневайтесь, она может сделать это в два счета – и обратить в истинную веру и все другое. Но в чем же все-таки состоит ваше беспокойство?
– Это сущие пустяки. Я думаю, что ты будешь смеяться надо мной.
– Не буду смеяться. Скажите же наконец.
– Ты знаешь, какие мы, женщины, трусихи. До замужества твоей матери я несколько лет прожила с нею. Да и потом, когда ты уже появился на свет, иногда гостила у нее в Вильябермехе. Позже мы часто переписывались и вообще были близки. Поэтому тебя не должно удивлять, что мне все известно о вашем доме и семье.
– Но что же вызвало ваше беспокойство? Моя бедность? Я этого не скрываю.
– Нет, не то, совсем не то. Повторяю, это бред, глупость, но иногда я испытываю тревогу. Ты знаешь, что бермехинцы рассказывают, будто в вашем доме блуждает дух одного из членов вашего семейства и вмешивается в семейные дела. Твой отец, человек смелый и несуеверный, рассказывал мне, что однажды во сне ему явился этот самый дух и предсказал тебе печальную судьбу. Отец не хотел или не смел сообщить мне подробности. Позже по этому поводу рассказывали всякие нелепые вещи. В одном из залов вашего дома висит портрет некой особы, чей дух отделился от тела и теперь устраивает всякие проделки. В последнее время у меня расходились нервы, и мне показалось, что я видела этот дух в образе женщины, которая изображена на портрете.
– Вы видели перуанскую принцессу? – спросил Фаустино с плохо скрываемым изумлением.
– Да, я видела ее два или три раза во сне. Она гневалась на меня за то – как я поняла, – что
– Вы видели перуанку только во сне?
– А как же иначе я могла ее видеть? Разве бог допустит, чтобы души умерших разгуливали по свету и пугали людей? Виданное ли это дело?
– Это правда, тетушка.
– Плохо то, что иногда трудно совладать с воображением: когда оно разыгрывается, то порождает видения одно нелепее другого. Я говорю это вот к чему. Как-то на днях я отправилась к ранней мессе, вошла в церковь, выбрала, где было поменьше людей, и стала на колени. Было темно, и я не сразу заметила рядом со мной высокую, стройную женщину, одетую во все черное. Кажется, она усердно молилась. Сама не могу объяснить, но что-то необычное в ее облике привлекло мое внимание. Я еще стояла на коленях, когда женщина вдруг поднялась и, уже собираясь уходить, повернулась ко мне. Тут я впервые разглядела ее лицо, и мне показалось – глупо, конечно, – что она похожа на ту женщину на портрете.
– Вы больше не видели ее? – спросил доктор.
– Нет, больше не видела. Но эта галлюцинация была причиной того, что я еще несколько раз видела ее во сне.
Крестное знамение, надеюсь, избавит меня от этой дьявольщины и я перестану бояться. Яприложу все силы, чтобы женить тебя на Констансии, даже если вмешается сам сатана.
XI
Дипломатия в действии
После разговора с племянником донья Арасели пришла к выводу, что нужно ковать железо, пока горячо, либо выходить из игры. Подумала, подумала и решила, что так продолжаться не может – надо предъявить ультиматум и племяннице и своему брату дону Алонсо: пусть они либо дают доктору визу на выезд, либо принимают у себя в качестве официального жениха. К такому решительному выводу она пришла по следующим основаниям.
Дон Фаустино играл теперь довольно глупую роль. В городке все знали – а в маленьких городках все всё знают, – что он приехал свататься, и так как из сватовства ничего не получалось, то это означало отказ, и чем дольше оставался здесь претендент, тем более двусмысленным становилось его положение. Доктор, будучи неопытным в житейских делах, да к тому же влюбленным, не понимал ситуации.