Икс-металл

Телеграфная линия пролегала по слегка холмистой, абсолютно бесплодной местности. Только здесь и там на песках виднелись кусты «австралийской колючки» да словно закопченные камни. И местность была так однообразна, что, проехав милю, три, десять миль, мы могли подумать, будто не сделали еще ни единого шага, не продвинулись вперед ни на пядь.

И, однако, Шарль Леонар как будто что-то распознавал в этом аду. По крайней мере, он озабоченно поглядывал на телеграфные столбы, бормотал, качал головой. И вот на второй день путешествия он подъехал к одному столбу и, погладив его рукой, промолвил:

— Здесь.

В свою очередь я подъехал к столбу и увидел на его серой поверхности глубоко врезанные в толщу крепкого дерева буквы: «Ш» и «Л».

Это были инициалы моего товарища.

По его словам, выбравшись из пустыни с предметами, подобранными им на поле битвы между великаном-панцирником и черными пигмеями, Шарль Леонар на первом попавшемся телеграфном столбе вырезал ножом великана свои инициалы, обозначая таким образом место своего пребывания. На нескольких последующих столбах он сделал просто крестообразные зарубки, которые мы не замедлили отыскать.

От того места, где мы отыскали телеграфные столбы с зарубками Шарля Леонара, француз повел нас, руководствуясь своей изумительной способностью запоминать местность по неуловимым для других признакам, в сторону от телеграфной линии.

Нельзя сказать, чтобы путешествие это было веселым, но все мы четверо в данный период находились в приподнятом настроении, волновались, ожидая того, что вот наконец близится вожделенный момент, когда, быть может, мы-таки приблизимся к месту, где можно будет приподнять хоть краешек завесы, скрывающей тайну, хоть одним глазком заглянуть туда, куда еще не заглядывал ни один цивилизованный человек.

А временами, признаюсь, сомнения снова и снова овладевали мной, мне снова и снова начинало казаться, что все мы являемся жертвами колоссальной мистификации, проделываемой бог весть с какими намерениями этим дьяволом в образе человека, этим последним представителем норманнских разбойничьих родов, вымерших от скуки вследствие того, что людям с такой кровью конквистадоров уже нечего делать в современном мире…

А пока думы, сменяя одна другую, неслись пестрой вереницей в моем мозгу, наши мотоциклы делали свое дело и уносили нас все дальше и дальше от телеграфной литии, в неведомые, загадочные страны внутренней Австралии…

На ночь нам хотелось остановиться где-нибудь в таком месте, которое представляло бы для нас хоть известного рода естественную защиту. Но не так-то легко было отыскать подобное место в пустыне, среди песчаных, лишенных всяческой растительности холмов.

Так мы и переночевали под открытым небом.

Признаюсь, плохо и тревожно спал я в эту ночь: смутные грезы овладели моей душой, тревожили меня странные видения, иногда во сне мною овладевала несказанно острая тревога, и я просыпался весь в поту иногда с сильно бьющимся сердцем. И, открыв глаза, я видел Шарля Леонара. Француз, отличавшийся удивительной способностью — спать, когда это было возможно, целыми сутками, а при надобности не спать хотя бы целую неделю, — эту ночь ни на секунду не смыкал глаз.

Он сидел, завернувшись в свой походный плащ, у разведенного нами костра, глядя странно блестящими глазами на красноватый огонь, и курил папиросу за папиросой, пуская кольца.

— О чем вы думаете, Леонар? — спросил я его как-то.

— Ни о чем! — ответил он, пожимая плечами.

И потом, подумав, добавил:

— Вспоминаю о Галифаксе!

— Кто-нибудь из ваших родственников?

— Не совсем. Галифакс — это, видите ли, был мой конь. Я однажды пустил его на Лоншанских скачках. Ну, он взял первый приз, побив какой-то рекорд. А когда его проводили мимо трибун, и толпа сходила с ума от восторга, приветствуя победителя, и дамы махали платочками, мой Галифакс махнул хвостом, захрапел и…

— И что же?

— И свалился на бок.

— Почему?

— Потому что он был мертв. Вероятно, от скуки…

— Что вы хотите сказать этим, Леонар? Ради бога, что вы хотите этим сказать?

— Ах, да ровным счетом ничего! — угрюмо отозвался мой товарищ. — Спите себе, мистер Шварц.

И я больше не мог добиться от него ни слова.

Утром мы снова тронулись в путь, сделали несколько километром по невероятно трудной дороге. На горизонте появились очертания какой-то горной цепи. Показывая в ту сторону, Леонар вымолвил:

— Там. Видите? Это — горы!

— Ну, да! А что?

— А по словам почтенного реверенда, мистера Гопа, никаких гор тут нет…

Помолчав немного, Леонар довольно улыбнулся.

— Нам надо немного свернуть в сторону! — сказал он. — То место, где была битва между аборигенами и убитым ими великаном, находится совсем близко отсюда.

— Ну, что же?! Ведите нас, куда хотите! — ответил я.

Мотоциклы снова понеслись.

Еще полчаса, и мы приблизились к отдельной группе скал, поднимавшихся как бы в виде островка со дна небольшой котловины.

— Смотрите! — обратил мое внимание Шарль Леонар. — Вода!