Икс, Игрек, Зет

— Сестра у меня была, Маруся, — на два года меня старше. Она работала в библиотеке. И я тоже. Да… Так вот Маруся завязала связи с комсомольским подпольем. Стала там членом руководства. Я сначала ничего не знал. Потом, смотрю, Маруся все чаще стала пропадать по вечерам. В библиотеку к ней тоже начали приходить новые люди. Рабочие парни, девчата. Спросил я ее… Словом, она и меня приобщила.

— Что делали подпольщики? — спросил папа.

— Разное. — Владимир Петрович сел свободнее, откинулся на спинку кресла. — От агитационной работы до участия в партизанских боях. Да… Я лично только листовки расклеивал по ночам, больше ничего. Еще медикаменты добывал.

— А медикаменты для чего?

— Переправляли партизанам… Старых коммунистов в городе мало осталось. Кто в тюрьме, кого замучили, а кто в отряды ушел по приказу партии. Одна молодежь. Энтузиазма — хоть отбавляй, и наивности столько же. Сведения о конспирации черпали, главным образом, из «Овода». Да.

Он снова умолк и, сняв очки, стал их старательно протирать.

— А о находке, которую мы все только что видели, — о ней вы можете сказать?

— Если быть точным, надо сказать, что я эти листовки и шрифт вижу впервые. Но слышать о них — слыхал. При очень тяжелых обстоятельствах. Очень! Да… Дело было осенью девятнадцатого. Приходит как-то Маруся, веселая такая, и говорит, что удалось наладить связь с типографией Панкова — был тут у нас, в городе, такой предприниматель. Где сейчас кинотеатр «Мир»… «Скоро заимеем свою типографию, говорит. Есть один рабочий. Берется отпечатать листовку прямо там, у Панкова, а потом и вынести шрифт»… А еще через две недели произошло несчастье… Жарковато у вас тут… — Владимир Петрович виновато улыбнулся и вытер платком морщинистый лоб. — Да… Прибежали ко мне в библиотеку и кричат: «Скорее на улицу! Там твоя сестра раненая». Я побежал. Она лежит вся в крови — шпик колчаковский в нее выстрелил. Два раза. Почти в упор. В сознании была, но говорила еле-еле. Ухо ко рту приложил — чуть разберу, Что-то в какой-то там поваренной книге искать…

— Слышишь! — толкнул Саню Воробей. — Книга!

— Тихо!

— Я совсем голову потерял, — продолжал рассказывать Владимир Петрович. — Сестра же родная! До какой там мне книги было!

— Она умерла?

— Да. У меня на руках… Простите, можно я попью?

— Пожалуйста, пожалуйста!

Папа налил воды. Владимир Петрович выпил, но стакан на стол не поставил, стал вертеть в руках.

— Потом я узнал, что колчаковцы арестовали того парня из типографии — Сеней его звали — и расстреляли. А вот человек, который был должен взять у него листовки и шрифт и передать Марусе, тот исчез бесследно. Так и решили: провокатор! Выдал их всех охранке, а сам скрылся, чтобы подпольщики не отомстили.

— Фамилия его вам известна?

— А как же! Василий Сергунов. Он сюда, к нам, из Подгорска приехал.

Сергунов!..

Саня сразу вспомнил слова старичка-повара из Подгорска: «Кажется, куда уж лучше, чем он был… И вот, поди ты, случилось же с ним такое недоброе».

Так вот что с ним произошло! Он предатель!

— Так считали, — продолжал Владимир Петрович. — Да… А теперь… Я даже и не знаю. Саквояж вот… Откуда он взялся — ясно: из типографии. А вот кто его в тайник положил? Парень из типографии? Или кто другой?

— Сергунов? — спросил папа.

— Не знаю. Если Сергунов, то куда он сам потом делся?.. Словом, тут только догадки.

— Вы упомянули про книгу.

— Да… Маруся сказала: поваренная книга. А их в библиотеке немало. Я все перерыл — ничего от нее не обнаружил, ни одной, хотя бы самой малюсенькой записочки.

— Значит, так до сих пор и не известно, кто положил саквояж в тайник?

— Да. Неизвестно.

И тут Саня не выдержал.

— Известно! — закричал он, вскочив. — Федоров, вот кто! Федор Федоров!

— Что такое?

— Безобразие! — раздались голоса в зале.

Вспыхнул свет. В заднем ряду поднялся со стула рассерженный директор студии.

— Понимаешь, что ты наделал? Ты сорвал репетицию! Через десять минут выключат тракт, а завтра уже передача.

— Мы знаем, кто положил! Мы знаем!..

Саня оглянулся в отчаянии.

— Андрей! Злобин! Поверь мне! Скажи им, чтобы они поверили!

Злобин взглянул на него исподлобья.

— Ох, парень! Все у тебя не так, все не вовремя, — произнес он глухим монотонным голосом, и, как всегда, Саня не мог понять, осуждает Злобин его или нет. — Надо послушать, товарищ директор. Что-то у него есть. Не такой парень. Он себе не позволит.

— Но мы ведь не можем…

— Надо послушать, что-то есть, — бубнил свое Злобин.

Директор махнул рукой:

— Ладно, перенесем репетицию на завтра. Скажите дежурному инженеру, пусть выключают.

Собрались в кабинете директора студии. Большая комната была набита битком.

Рассказывал Саня, а Воробей только добавлял то, что он упустил. Но так как Воробей не умел без подробностей, у него получалось очень длинно и его все время останавливали. Зато Боря молчал. Один лишь раз, когда Саня, рассказывая о поисках книги, мимоходом упомянул ультразвуковую модель, он счел нужным уточнить:

— О ней в «Юном технике» писали.

И снова замолчал.

Владимир Петрович, выслушав ребят, разволновался до слез.