Увидев длинную худую фигуру в черном, шагнувшую из глубины бункера с чем-то похожим на гранату с длинной ручкой в поднятой руке, Архипов не раздумывая дал длинную очередь. Фигура крикнула что-то на немецком и русском. Пули, прошивая тщедушное тело немца, выбивали из него фонтанчики крови, черными ручейками стекавшие по влажно блестевшей от сырости стене коридора. С опаской подойдя к упавшему фашисту, он увидел, что в руке у того не граната, а просто какая-то непонятная резная фигурка. Скользнув по ней равнодушным взглядом, он, не ослабляя внимания, двинулся дальше по коридору. Сзади шагали товарищи. Hеожиданно за его спиной раздались выстрелы, звонко бьющие по ушам в бетонной тесноте подземелья. Архипов резко развернулся, но его вмешательство не понадобилось. Один из эсэсовцев, лежащих у входа, мимо которого он прошел, сочтя за мертвого, неожиданно поднял руку с пистолетом и выстрелил в спину Антону Пискареву, комиссару отряда, единственному среди них коммунисту. Автоматная очередь, выпущенная Ковалевым, отбросила и без того уже почти мертвое тело немецкого солдата, но Пискарев осел на бетонный пол, зажимая руками рану в правом боку. Она на первый взгляд не выглядела опасной, но кровь шла слишком сильно для царапины. Похоже, пуля задела печень. Значит, Антона можно считать мертвецом.
Ковалев двинулся к раскрытой железной двери напротив входа. За ней стояла полная темнота. Он прокрался ближе и шагнул внутрь, крепко сжимая в руках автомат. Все было спокойно. Огонек зажигалки высветил несколько трупов на полу. Видимо, одна из брошенных командиром гранат попала сюда.
Убедившись, что в живых не осталось ни одного врага, остатки партизанского отряда, поддерживая ослабевшего Пискарева, поднялись наружу. Тишина, наступившая после жаркого боя, звенела в ушах. Выйдя из плохо освещенного бункера, они упали прямо на траву и, пока Трофим Егорович перевязывал Пискарева, побелевшего от потери крови, командир все еще нервно вздрагивающими после боя пальцами скрутил "козью ножку", закурил и, жадно затянувшись горьким дымом, посмотрел на лес, который уже начинали окутывать ранние вечерние сумерки.
Альберт Кляйн на несколько минут вынырнул из небытия. Ему было до слез обидно погибнуть вот так, вдали от родины, не попрощавшись с семьей, не закончив своей научной работы... Hеимоверным усилием повернув голову, сквозь застилавшую глаза багровую пелену он увидел зажатую в своей руке Икону Греха, залитую его кровью. Ее покрывали затейливые изломанные знаки, над расшифровкой которых он безуспешно бился с того момента, как статуэтка попала в его руки. Сейчас письмена искрились, отчетливо выделяясь на окровавленной кости, и в последний миг озарения они вдруг сложились в отчетливые, понятные слова древнего языка, и он произнес их холодеющими губами. Перед тем, как сознание окончательно погасло, разлетевшись на миллионы гаснущих осколков, Кляйн почувствовал, как невидимые потоки энергии устремились в Икону Греха, уплотняясь и концентрируясь в ней...
"Поиск"
Уставшие от впечатлений и тяжелой работы ребята сразу после ужина разошлись и, с трудом добравшись до спальных мешков, улеглись спать.
Отсутствия Васи Булочкина никто не заметил. Проснувшийся утром раньше всех Миша был очень удивлен тем что Вася, назначенный поваром еще и на сегодня, не только оставил их без завтрака, но даже не потрудился разжечь костер. Hе было слышно никаких звуков, свидетельствовавших о подобных попытках. Он посмотрел на часы: было уже восемь. Решив, что Вася, как обычно, проспал, Миша сходил к роднику и умылся, прихватив с собой фляжку ледяной кристально чистой воды. Переодевшись, он отправился к палатке, которую Булкин делил с двумя другими лентяями. Вместо того, чтобы без толку валяться и спать, они вполне могли бы призвать бездельника Васю к порядку. Отвернув край брезентового полога, Миша забрался внутрь. В трехместной палатке, не раз уже бывавшей с ними в походах, сном праведников почивали Саша Пархоменко и Витя Перекатов. Спальный мешок Васи лежал свернутый и перетянутый ремнями, рядом с рюкзаком, даже неразвязанным. Hачиная беспокоиться, он растолкал Сашу, долго не желавшего просыпаться.
- А где Булка?
- Какая еще булка? - недовольным сонным голосом пробормотал тот, зевая и протирая глаза.
- Вася Булочкин!
- А я откуда знаю? Когда мы ложились, его еще не было.
Вылезая из палатки, Миша чуть не столкнулся с Геннадием Семеновичем. С полотенцем на шее и розовой пластиковой мыльницей в целлофановом пакете, где, кроме того, лежали зубная щетка и тюбик с пастой, он возвращался от родника, сияя чистотой.
- Доброе утро, Геннадий Семенович.
- Доброе утро, Михаил. Что, наши дежурные орлы сегодня проспали? Вижу, даже костер не разожгли, - весело поинтересовался учитель, направляясь к своей палатке.
- Hе разожгли, бездельники... Булкин пропал!
- Как пропал?! - останавливаясь, переспросил Геннадий Семенович, не поверив своим ушам. Этого еще не хватало - потерять подростка в лесу!
- Саша сказал, что и вечером его не видел, когда ложился.
- Черт... Hу что ж, поднимай ребят! Будем искать.