Июнь 41-го. Окончательный диагноз

В частях имеется немало случаев обстрела на дорогах подозреваемых в шпионаже, не имея на то обоснованных данных. Это дает возможность использовать свою гнусную деятельность провокаторам и диверсантам по выводу из строя командного состава. 27 июня при движении колонны автомашин одним из неизвестных командиров были остановлены машины с комсоставом 4-й Армии, которым было предложено с поднятыми руками сойти с машин, пытались обезоружить и расстрелять, но этого не произошло только благодаря вмешательству одного командира, знавшего некоторых задержанных. В тот же день были расстреляны 6 человек работников 3-го отдела («особый отдел») младшим командиром 141-го стрелкового полка…»^{553}

На северном (Слоним, Барановичи) направлении немцам пришлось наткнуться на упорное сопротивление и ввязаться в тяжелые, многодневные бои. Эйфория после головокружительного «марш-броска» от границы к Слониму прошла быстро. Журнал боевых действий 47 ТК с нескрываемой тревогой фиксирует: «Противнику удается неоднократно прорваться на шоссе юго-западнее Слонима. Около 15.30 одна из этих проводимых при поддержке многочисленных танков вражеских атак, сила и упорство которых все время увеличиваются, приводит к прорыву, сопровождающемуся уничтожением множества машин с горючим, которые двигались по шоссе для пополнения запасов топлива у танковых полков».^{554} Судя по мемуарам Гудериана, в тот день во время поездки из Пружаны в Слоним и обратно он дважды натолкнулся на советскую пехоту, а в Слониме, на КП 17-й танковой дивизии, оказался под огнем орудий двух танков, прорвавшихся в город.

К вечеру 24 июня обстановка стала критической. Радиосвязь штаба 47 ТК с 18-й танковой дивизией прервалась, в ЖБД корпуса появляется запись: «Приходится предположить, что русским удалось уничтожить штаб 18 тд». Лишь к утру 25 июня ситуация прояснилась: «Накануне с 21.00 происходили мощные вражеские атаки на позиции 17-й и особенно 18-й танковых дивизий, включая КП 18 тд. Тем не менее, противник не смог во второй половине дня расширить свой прорыв, атаки были повсюду отбиты с большими потерями. Наши потери тоже велики».^{555}

Потери, вероятно, могли быть еще большими, если бы действия 155-й, 121-й и 143-й стрелковых дивизий координировались единым командованием. К сожалению, штаб 47-го стрелкового корпуса (вместе с батальоном связи и 462-м корпусным артполком) к началу войны находился восточнее Березины, и лишь в ночь с 24 на 25 июня командир корпуса генерал-майор Поветкин прибыл в Минск, где в штабе фронта получил приказание «связаться с 4-й Армией в районе Синявка и подчинить себе 121, 143, 155-ю стрелковые дивизии и 17-й мехкорпус».^{556}

Найти своих подчиненных генералу Поветкину так и не удалось, а тем временем у дороги Слоним, Барановичи полыхал ожесточенный бой. Крайне раздосадованное непредвиденной задержкой наступления командование 2-й ТГр вермахта спешно перебрасывало резервы к реке Щара — благо две основные шоссейные дороги были захвачены немцами. Вечером 25 июня в район Слонима прибыла 29-я моторизованная дивизия, что позволило высвободить 17-ю тд и направить ее в помощь 18-й тд, безуспешно атакующей Барановичи. Затем с Варшавского шоссе на север к Барановичам повернули часть сил 4-й танковой дивизии; командный пункт 2-й ТГр был перенесен в н.п. Тартаки (у шоссе, в 20 км юго-западнее Барановичи).