Июнь. 1941. Запрограммированное поражение

«Тимошенко кое-что начал двигать, несмотря на строжайшие указания. Берия сейчас же прибежал к Сталину и сказал: вот, мол, военные не выполняют, провоцируют, я имею донесение от ‹…› (неразборчиво. — Ред.). Сталин немедленно позвонил Тимошенко и дал ему как следует нахлобучку. Этот удар спустился до меня. Что вы смотрите? Немедленно вызвать к телефону Кирпоноса, немедленно отвести, наказать виновных и прочее. Я, конечно, по этой части не отставал. Ну и пошло. А уже другие командующие не рискнули. Давайте приказ, тогда… А кто приказ даст? Кто захочет класть свою голову? Вот, допустим, я, Жуков, чувствуя нависшую над страной опасность, отдаю приказание: «развернуть». Сталину докладывают. На каком основании? На основании опасности. Ну-ка, Берия, возьмите его к себе в подвал. ‹…› Я, конечно, не снимаю с себя ответственности ‹…›» [885].

Тем самым Жуков признался, что у него не хватило гражданского мужества для того, чтобы сказать вождю правду о действительном положении вещей. Что прозевали развертывание немецких войск для нападения, что войска армий прикрытия по своему составу не способны отразить удар немцев крупными силами и обеспечить мобилизацию и развертывание Красной Армии. Г.К. Жуков показал, что свою безопасность и личное благополучие он поставил выше государственных интересов. Он не захотел класть на плаху свою голову. Это сделали за него сотни тысяч советских воинов и граждан.

Так можно ли было избежать поражения? Что было, если бы, например, войска армий прикрытия успели занять назначенные районы и позиции и им заблаговременно разрешили применять оружие при нападении? Было бы больше организованности и меньше паники, соединения и части понесли бы меньшие потери в людях, вооружении и боевой технике. Соответственно противнику не удалось бы так легко преодолеть наши позиции, занятые войсками. Темпы немецкого наступления были бы меньше, а их потери, несомненно, оказались бы выше. Не удалось бы немцам застать нашу авиацию на аэродромах, и ее убыль не оказалась бы так велика. За счет приведения в готовность средств противовоздушной обороны меньший урон понесли бы штабы и пункты управления войсками, важнейшие объекты инфраструктуры. Это позволило бы в полном объеме и более качественно провести отмобилизование войск в приграничных округах, а главным силам первого стратегического эшелона лучше подготовиться к военным действиям. Моральное состояние личного состава и его устойчивость в последующих боях были бы несравнимо выше, нежели после шока, вызванного внезапным нападением 22 июня. Возможно, удалось бы избежать масштабных окружений, которые привели к громадным потерям наших войск в людях, в вооружении и боевой технике.

Однако, учитывая подавляющее превосходство в силах и средствах на направлениях ударов, нашим войскам все равно не удалось бы сдержать наступление противника. Это подтверждается всем ходом боевых действий с началом германского вторжения. Например, в ПрибОВО многие соединения после учений не вернулись в места дислокации, а заняли районы своего предназначения. Но это не сказалось на результатах первых боев.

Нельзя забывать, что Красная Армия образца 1941 г. была совсем не той армией, какой стала в 1944–1945 гг. Ее бойцы и командиры, дожившие до конца войны, стали несравнимо лучше самих себя в ее начале, когда у них не было опыта войны с сильным противником. Это относится и к высшему советскому командованию, включая Сталина. Непонимание этого и приводит к слепой вере в то, что Красная Армия проиграла начало войны только потому, что вермахт ее опередил. А это в корне неверно: наша армия того времени не могла не проиграть вермахту в поединке, потому что существенно уступала ему в качестве. Вопрос был только о масштабах неизбежного поражения.

Из-за присущих Красной Армии и ее руководству многочисленных органических недостатков приграничные сражения ничем другим, кроме поражений, кончиться не могли. В начальный период войны они были, к сожалению, вполне закономерны или, выражаясь современным языком, — запрограммированы. Вермахт на голову лучше был подготовлен к современной войне, нежели Красная Армия. На стороне Германии в тот решающий момент оказались весомые стратегические преимущества над СССР: наличие полностью развернутой армии вторжения и союзников, действовавших по единому плану, удачный выбор момента для нападения и направление главного удара по относительно слабой группировке советских войск, расположенной в Белостокском выступе. Это позволило вермахту с самого начала захватить инициативу, добиться больших успехов и в приграничном сражении, и в дальнейшем, когда в борьбу вступили войска второго стратегического эшелона Красной Армии и ее вновь мобилизованные резервы.