Июнь. 1941. Запрограммированное поражение

Приказываю, перейдя на оперативную готовность № 1, тщательно маскировать повышение боевой готовности. Ведение разведки в чужих территориальных водах категорически запрещаю. Никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить» [882].

Если согласиться с изложенной выше версией[168] (она, на наш взгляд, в основном снимает отмеченные выше несоответствия в опубликованных воспоминаниях Г.К. Жукова), то получается, что никакой задержки с передачей директивы № 1 в войска не было. Решение на перевод войск в боевую готовность приняли в 23.30 21 июня, передавать начали в 0.25 22 июня. Это время подтверждает и А.М. Василевский, который в ночь на 22 июня безотлучно находился на своем служебном месте: «В первом часу ночи на 22 июня нас обязали в срочном порядке передать поступившую от начальника Генерального штаба Г.К. Жукова подписанную наркомом обороны и им директиву ‹…›. В 00.30 22 июня директива была послана в округа» [883].

В свете этой версии[169] становится ясным и подлинный смысл фразы Г.К. Жукова, вырезанной из текста мемуаров: «Что получилось из этого запоздалого распоряжения, мы увидим дальше». «Запоздалого» — по вине Сталина, который в решающий момент проявил преступное бездействие перед лицом неизбежного нападения агрессора и не дал санкции на заблаговременное приведение войск западных приграничных округов в боевую готовность. Большего маршал не мог (не дали?) сказать в годы правления Л. Брежнева, взявшего курс на реабилитацию вождя, подставившего свою армию под внезапный удар врага. В свете трагических событий 22 июня нельзя было показывать народу, что важнейшее решение было принято в самый последний момент, да еще чуть ли не во время застолья…

Сталин своими ограничениями в последний момент связал руки командующим войсками приграничных округов, не позволив им принять более действенные меры по подготовке к отражению нападения. А нарком обороны и начальник Генерального штаба перед лицом опасности, угрожавшей стране, проявили, по крайней мере, малодушие, не настояв на заблаговременном принятии более решительных мер по подготовке к отражению явно подготовленного немцами внезапного нападения. В результате, по существу, преступных действий политического и военного руководства СССР войска армий прикрытия приграничных округов встретили вторжение врага, находясь, за редким исключением, на положении мирного времени — в пунктах постоянной дислокации, в лагерях, на полигонах и в учебных центрах. В связи с задержкой оповещения о возможном внезапном нападении только четвертая часть из 57 дивизий, предназначенных для прикрытия госграницы (14 расчетных дивизий), успела занять подготовленные рубежи и районы обороны (главным образом на направлениях, где противник лишь демонстрировал наступление ограниченными силами). Немцы же в полной мере использовали все выгоды внезапности, превратив свой тактический успех в оперативный.

Маршал Советского Союза Р.Я. Малиновский так же расценил действия высшего руководства страны:

«Войска продолжали учиться по-мирному, артиллерия стрелковых дивизий была в артиллерийских лагерях и на полигонах, зенитные средства — на зенитных полигонах, саперные части — в инженерных лагерях, а «голые» стрелковые полки дивизий — отдельно, в своих лагерях. При надвигавшейся угрозе войны эти грубейшие ошибки граничили с преступлением» (выделено нами. — Авт.) [884].

Позднее, при посещении редакции Военно-исторического журнала 13 августа 1966 года в минуту откровенности Г. К. Жуков сделал характерное признание, записанное на магнитофон: