В то же время Сталин вполне резонно предполагал, что для оправдания своей возможной агрессии Гитлер может попытаться искусственно создать какой-нибудь, пусть даже надуманный, предлог для начала войны. Именно поэтому вождь делал все, что было в его силах, чтобы не дать Гитлеру ни малейшего повода для претензий. Все экономические соглашения с Германией скрупулезно выполнялись до последнего пункта. Войскам в западных округах были отданы приказы ни в коем случае не поддаваться ни на какие провокации. Мобилизацию и развертывание армии намеревались осуществить только при явно выраженной угрозе нападения или даже сразу с началом военных действий, рассчитывая, что успеют их провести до того, как начнется наступление основных вражеских сил. Когда появились явные признаки подготовки немецкого нападения, принятые меры оказались недостаточными и, главное, запоздалыми. Тем более неосуществимым оказалось предложение Генштаба «упредить противника в развертывании и атаковать германскую армию в тот момент, когда она будет находиться в стадии развертывания и не успеет еще организовать фронт и взаимодействие родов войск». Оставалось надеяться только на гений вождя, которому каким-то образом удастся оттянуть начало войны.
Правильно определить возможный срок начала германской агрессии, было, прямо скажем, совсем нелегко. Агентурные сведения на этот счет поступали самые противоречивые. При этом они часто принимались за инспирированную англичанами дезинформацию, направленную на выгодный им подрыв советско-германских отношений. Более всего Сталин опасался образования единого фронта ведущих капиталистических государств против СССР. Подлил масло в этот огонь внезапный перелет в Шотландию заместителя фюрера по партии Рудольфа Гесса 10 мая 1941 года. Было понятно, что он намеревался вести с англичанами мирные переговоры. В случае их успеха Германия получила бы на Западе прочный тыл для войны с СССР, а такое развитие событий никак не устраивало советское руководство. Однако очень скоро боевые действия между вооруженными силами Англии и Германии вспыхнули с новой силой. Так, в ранние часы 19 мая начался рейд в Атлантику самого мощного корабля немецкого флота линкора «Бисмарк», закончившийся 27 мая его гибелью, которая, впрочем, дорого обошлась и англичанам. А с 20 по 31 мая разыгралось кровопролитное сражение за важнейший опорный пункт Англии на Средиземном море — Крит. Немцам удалось захватить этот остров ценой тяжелых потерь. Эти события убедительно свидетельствовали, что миссия Гесса провалилась, но доверия к англичанам в Советском Союзе тем не менее отнюдь не прибавилось.
Особенно запутал и без того головоломную ситуацию перенос немцами срока начала «Барбароссы» с 15 мая на 22 июня из-за необходимости провести операции на Балканах. После этого источники, сообщившие в Москву первоначально верную, но оказавшуюся ошибочной дату, в значительной мере утратили доверие со стороны Сталина. Отмеченным выше успехам немецкой кампании дезинформации во многом способствовал недостаток у высшего советского руководства достоверных сведений об истинных намерениях Гитлера. В результате предвоенных репрессий центральный аппарат внешней разведки и почти все ее основные зарубежные резидентуры понесли невосполнимый урон. Возможности сбора точной информации в Европе резко снизились. От репрессий серьезно пострадала и военная разведка. Интересно, что если немецкая разведка неизменно недооценивала количество войск Красной Армии, то советская — наоборот, постоянно преувеличивала силы вермахта. Не исключено, что военные разведчики сознательно, из лучших побуждений несколько завышали силы противника, чтобы подтолкнуть руководство к принятию более решительных мер по усилению двоих войск на Западе. Например, по их оценкам, на 1 марта 1941 г. в Германии насчитывалось 263 дивизии, тогда как на самом деле их было 184, или на 43 % меньше. Еще дальше от реальности были оценки количества немецких танков (11–12 тыс. по данным разведки и 4604 в действительности) и самолетов (20 700 поданным разведки и 5259 в действительности) [856].