Июнь 1941. Запрограммированное поражение

«…каждый раз, когда капиталистические противоречия начинают обостряться, буржуазия обращает свои взоры в сторону СССР: нельзя ли разрешить то или иное противоречие капитализма, или все противоречия, вместе взятые, за счет СССР, этой Страны советов, цитадели революции, революционизирующей одним своим существованием рабочий класс и колонии, мешающей наладить новую войну, мешающей переделить мир по-новому, мешающей хозяйничать на своем обширном внутреннем рынке, так необходимом капиталистам, особенно теперь, в связи с экономическим кризисом.

Отсюда тенденция к авантюристским наскокам на СССР и к интервенции, которая (тенденция) должна усилиться в связи с развертывающимся экономическим кризисом.

Наиболее яркой выразительницей этой тенденции в данный момент является нынешняя буржуазная Франция, родина любвеобильной “Пан-Европы”, “колыбель” пакта Келлога, самая агрессивная и милитаристская страна из всех агрессивных и милитаристских стран мира»[157].

Сталин не случайно ошельмовал Францию. Именно ее официальная советская пропаганда начала выдвигать тогда на роль главного пугала. На сфабрикованном в конце 1930 г. показательном судебном процессе «Промпартии» была во всеуслышание озвучена угроза нападения на Советский Союз со стороны этой страны. И в январе 1931 г. в основные принципы плана строительства вооруженных сил внесли кардинальную поправку: отныне РККА должна была превосходить вероятных противников на главном ТВД по всем показателям, а не только по 2–3 решающим видам вооружений, как прежде. Но за очередной скачок в милитаризации пришлось заплатить понижением уровня жизни народа, и в тот же месяц по всему СССР ввели карточную систему на основные продовольственные и другие товары[158].

Новый мобилизационный план № 15 на завершавший первую пятилетку 1933 г. по сравнению с прежними наметками предусматривал полуторакратный рост Красной армии военного времени. Ее состав довели до 150 стрелковых и 22 кавалерийских дивизий, 2 мехкорпусов и 10 мехбригад, в которых числилось 4467 тыс. человек, 20 073 орудий, 8463 танка и танкетки, 979 бронемашин и 3740 боевых самолетов[159]. Такая РККА обгоняла по численности армии Германии и Франции, сражавшиеся в 1918 г. на Западном ТВД. Для скорейшего насыщения войск современной техникой 1 августа 1931 г. Совет Труда и Обороны одобрил предложенную РВС «Большую танковую программу», которая санкционировала резкий рост выпуска этих боевых машин[160]. А следующей весной Совнарком утвердил мобзаявку военного ведомства, предусматривавшую производство в первый год войны 13,8 тыс. малых и 2 тыс. средних танков, а также 15 тыс. танкеток[161].

Заботились в Советском Союзе и о морских вооружениях. В июле 1931 г. по предложению Сталина была принята программа постройки к концу 1935 г. 200 подводных лодок, 40–50 эсминцев, 250 торпедных катеров и соответствующего числа гидросамолетов общей стоимостью около 2 млрд рублей[162]. Для тогдашней советской экономики подобные планы не имели никаких шансов на своевременное выполнение, но тут важно другое: военно морская программа СССР была направлена отнюдь не против флотов его ближайших соседей. Ведь в сильнейшем из них, польском, в 1933 г. самыми крупными кораблями были два эсминца и три подводные лодки, а до начала Второй мировой войны к ним добавились еще два эсминца и две подводные лодки[163]. Массовое строительство боевых кораблей означало вступление Москвы в военное соперничество с великими державами не только на суше, но и на море.