Июнь. 1941. Запрограммированное поражение.

На задержку с передачей директивы № 1 обратили внимание многие историки. Начни передачу даже такой противоречивой директивы на пару часов раньше, ее успели бы довести до каждого соединения. Это позволило бы войскам приграничных округов более организованно и с меньшими потерями встретить нападение. Ведь массовый вывод из строя проводных линий связи начался примерно за два часа до немецкого вторжения — в 2.00 22 июня. В войска директива поступила только к рассвету. Штаб ЗапОВО получил ее в 01.45 и продублировал в армии в 02.45 22 июня. Но проводная связь была уже выведена из строя, и штаб 4-й армии, например, получил ее в 03.30, штаб 10-й — только в 16.20. А штаб 3-й армии вообще не смог ознакомиться с содержанием директивы, так как связь с ним так и не была восстановлена. И большая часть соединений в приграничной зоне так и не успели получить предупреждение о возможном нападении немцев, не говоря уже о выполнении предписанных мероприятий.

Некоторые исследователи высказали предположение, что Сталин мог распорядиться отложить передачу уже подписанной директивы до особого указания. Дело в том, что как раз в то время он ждал сообщение из Берлина от советского посла Деканозова, которому было поручено лично выяснить создавшуюся обстановку у Риббентропа. Существовала вероятность того, что текст директивы придется еще раз изменить в зависимости от ожидавшейся информации из Берлина. Лишь получив известие о том, что Риббентроп явно избегает встречи с нашим послом, Сталин сопоставил это с уклончивой позицией германского посла Шуленбурга во время встречи с Молотовым и с другими известными ему фактами и распорядился отправить директиву в войска. Но это предположение противоречит вышеприведенному утверждению авторитетного источника, что решение по докладу военных так и не было принято. Кроме того, оно не объясняет некоторые неувязки и нестыковки в мемуарах маршала.

Прежде всего не ясно, о каком перебежчике доложил Жуков Сталину 21 июня? В течение 21 июня и в ночь на 22-е на нашу сторону перебежало несколько военнослужащих вермахта. В 21.00 переплыл Буг и был задержан ефрейтор А. Дисков. Его советские пропагандисты объявили первым немецким перебежчиком, для пущей важности «присвоив» ему звание фельдфебель. При задержании тот сразу же заявил: 22 июня на рассвете немцы перейдут границу. Таким образом, к началу совещания у Сталина (20.50) сведения о перебежчике А. Лискове в Москву поступить не могли[161]. В то же время трудно допустить, что Жуков доложил вождю о показаниях фельдфебеля, задержанного еще 18 июня (через три дня?!). Его, конечно, все это время допрашивали, чтобы убедиться, что он не провокатор или шпион[162]. Это первая, но не последняя загадка.

Рассказ Жукова не стыкуется с известными теперь сведениями о времени совещания в кабинете Сталина. Он пишет:

«Я тотчас же доложил наркому и И.В. Сталину то, что передал М.А. Пуркаев.

— Приезжайте с наркомом минут через 45 в Кремль, — сказал И.В. Сталин[163].

Захватив с собой проект директивы войскам, вместе с наркомом и генерал-лейтенантом Н.Ф. Ватутиным мы поехали в Кремль. По дороге договорились во что бы то ни стало добиться решения о приведении войск в боевую готовность».

Но Тимошенко в это время находился на предыдущем совещании у Сталина, которое закончилось в 20.15. На нем, в частности, был принят важный проект Постановления Политбюро ЦК ВКП(б) об организации Северного и Южного фронтов и назначении командного состава (см. Приложение 13). А в 20.50 нарком опять появился в кабинете вождя уже вместе с Жуковым. Когда же они могли составить проект директивы войскам, вместе выехать из наркомата в Кремль и по дороге еще о чем-то договориться? И еще одна «неувязка»: Н.Ф. Ватутина, о котором говорит Жуков, в кабинете Сталина не было, зато был СМ. Буденный. О нем и его предложениях, касающихся мер по подготовке к отражению возможного нападения Гитлера, включая предложение объявить мобилизацию, Жуков вообще не упоминает[164].

В связи с этим попробуем высказать несколько парадоксальную мысль: никакой задержки с передачей в штабы округов директивы № 1 не было. Она была подписана военными позже. На это прямо указывают авторы вышеупомянутого труда, непосредственно работавшие с документами закрытых фондов различных архивов, в том числе и с теми, которые до сих пор не рассекречены:

«Военно-политическое руководство государства лишь в 23.30 21 июня приняло решение, направленное на частичное приведение пяти приграничных военных округов в боевую готовность» [876].