Иисус неизвестный

Пешего пути из Иерусалима в Эммаус — часа два, а обратно, в ночную пору, по тогдашним плохим дорогам и с крутым подъемом на Иерусалимскую гору, часа три-четыре. Солнце зашло в шесть: значит, не могли вернуться в Иерусалим раньше девяти-десяти, — того самого часа, когда в Страстной Четверг совершил Господь Тайную Вечерю в Сионской горнице; там, вероятно, и теперь сошлись Одиннадцать, в той же верхней горнице-гиллите, устланной коврами, с ложами, расставленными в виде подковы вокруг низкого круглого стола, как и в ту предсмертную ночь.

…(Там) нашли они вместе Одиннадцать и бывших с ними, которые говорили им, что Господь воистину воскрес и явился Симону.

И рассказали им — (двое учеников Эммаусских) — о происшедшем на пути, и как «Он был узнан ими в преломлении хлеба». (Лк. 24, 33–35.)

Так же, как тогда, сквозь круглое, в куполе, окно, мерцает звездное небо, и в приносящемся сверху небесном веянии, как в чьем-то неземном дыхании, колеблются огни догорающих лампад; так же возлежат Одиннадцать, и место Двенадцатого на том же ложе, за тем же столом, кажется, еще не простыло; тот же тихий час — Его, Тишайшего, как тот, когда Он говорил:

сиротами вас не оставлю; приду к вам. Я увижу вас опять, и возрадуется сердце ваше, и радости вашей никто не отнимет у вас. (Ио. 14, 18; 16, 22).

Тихий хруст ломаемых опресноков, точно живых, в живом теле, костей; тихий шелест, шепот, — тише самой тишины:

den hu guphi,

вот Тело Мое.

И сам Иисус стал посреди них*.

Они же, обезумев от ужаса, подумали, что видят духа, — [1048]

«призрака», phantasma, «бесплотного демона», daemonium incorporale.[1049]

Но Он сказал им: что вы ужасаетесь, и зачем такие мысли входят в сердца ваши?[1050]

Посмотрите на руки и на ноги Мои. это Я сам. Осяжите и рассмотрите Меня; ибо дух плоти и костей не имеет, как видите у Меня. Когда же они еще не верили от радости и дивились, Он сказал им: есть ли у вас здесь какая пища? Они подали Ему часть печеной рыбы.[1051]

И, взяв, ел перед ними (Лк. 36–42), —

«и дал им остатки», — прибавлено в некоторых кодексах.[1052]

Так же, как запах дыма от печеной рыбы, когда едят ее, — действительно для них и то, что Он ел эту рыбу.

Ели мы и пили с Ним, по воскресении Его из мертвых (Д. А. 10,41), —

вспомнит Петр.

«Сердце горящее» — сначала, потом — слух, потом — зрение, потом — осязание и, наконец, вкушение: вот пройденные ими ступени внутренне-внешнего, чувственно-сверхчувственного опыта, в котором прикасаются они телом своим к Телу Воскресшего.

IV

Так же в этом вкушении, как в Евхаристии, Любящий входит в любимого; пламенем любви Сжигающий и сжигаемый, Ядомый и ядущий — одно.

Плоть Мою ядущий и Кровь Мою пиющий имеет жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний день. (Ио. 6, 54.)

«Пища сия, ею же питается плоть и кровь наша, в Пресуществлении („преображении“, „метаморфозе“ вещества), есть плоть и кровь самого Иисуса» (Юстин). С телом Воскресшего и с Телом в Евхаристии как бы новое вещество входит в мир; новое тело прибавляется к «простым химическим телам», или, точнее, новое состояние всех «изменившихся» (в Павловом смысле), «преображенных», «воскресших» тел, веществ мира.

Тайну Воскресения с тайной Евхаристии соединяет внутренняя связь. Вот почему Господь тотчас по Воскресении первому является брату своему, Иакову, давшему обет хлеба не вкушать, доколе не увидит Воскресшего.

И сказал Господь: стол и хлеб принесите. И принесли… Он же, взяв хлеб, благословил, преломил и дал Иакову… и сказал ему: брат Мой, ешь хлеб твой, ибо Сын человеческий воскрес из мертвых.[1053]

Вот что значит:

Я есмь хлеб жизни… Ядущий Меня жить будет Мной. (Ио. 6,48, 57).

V

В некоторых кодексах к нашему каноническому чтению Луки (24, 39) прибавлено:

Это Я сам; осяжите Меня и увидите, что Я не демон бестелесный. И тотчас, прикоснувшись к Нему, поверили.[1054]

Верят, но не совсем: несмотря на видимое тождество двух тел, — того, живого, и этого, воскресшего, — чувствуют их различие бесконечное. Чем Он к ним ближе, тем дальше от них; чем подобнее, тем отличнее: как бы земное тело Его, земное лицо, но отраженные уже в неземном, хотя и совершенно точном, зеркале: весь такой же, как был (вот и голубые кисточки-канаффы, побелевшие от пыли), точь-в-точь такой же и совсем другой. Неизвестный, Неузнанный, Неузнаваемый. «Он! Он!» — радуются и вдруг ужасаются: «Нет, другой, — демон бестелесный, призрак, phantasma, двойник Его, оборотень!» И любящие готовы бежать от Любимого. Если Он говорит им: «Это Я сам», — значит, им все еще кажется, что это, может быть, и не Он. А только что узнают Его, отождествляют, делают совсем прежним, живым, действительным, — Он вдруг исчезает, как бы снова выпадает из этого мира в тот, уходит от них из трех измерений в четвертое («стал невидим от них»).

Кажется, если б это продолжалось больше «сорока дней» — сорока часов — сорока минут (мера времени для них уже сломана в вечности), — сошли бы с ума.[1055]

VI