Идеи, изложенные в настоящей главе, обычно вызывают у моих студентов и читателей отрицательную реакцию. С одной стороны, эти идеи часто кажутся странными и эксцентричными: привыкнув к внешне незамысловатому богословию гимнов типа «Есть холм зеленый вдалеке» и упрощенному представлению о богословии искупления, некоторые христиане жалуются на излишнюю сложность моих аргументов. Можно ли допустить, что Иисус действительно думал о подобных вещах, и как это вообще соотносится с нашей простой верой? В свою очередь, критически настроенные богословы упрекают меня в том, что я претендую на слишком исчерпывающие знания, а также в том, что я приписываю Иисусу такие мысли, которых у него, возможно, и не было.
Последним я отвечаю
Первым же я хотел бы напомнить не в последний раз: на пути духовного роста иногда полезно испытывать замешательство от вопросов, пугающих своей сложностью. По сути своего изображенная здесь картина удивительно проста, но эта простота доступна не всем. Она требует пристального внимания к особому и, возможно, странному, даже отталкивающему для нас образу мышления первого века, присущему Иисусу. На самом ли деле мы хотим познавать Иисуса и следовать за ним, или предпочитаем творить себе кумира?
В заключение позволю себе четыре замечания. Прежде всего, все сказанное выше имеет непреходящее значение лишь в случае, если Иисус Назарянин действительно воскрес из мертвых, К вопросу о Пасхе мы обратимся в шестой главе. Здесь же отметим только, что, если бы тело Иисуса осталось в могиле, никто бы токе, после его казни, не придал значения его притязаниям на мессианство или на какую–то символичность своей смерти. Ведь распятый Мессия это пораженный Мессия. Что было проку в столь сложном, возвышенном и, возможно, далее искреннем отношении Иисуса к своей приближающейся кончине? Тем хуже для него. Без воскресения наша вера — лишь показной оптимизм. Именно Пасха доказывает справедливость восприятия Иисусом своей смерти.
Во–вторых, в свете воскресения крест открывается нам как поворотный момент всей мировой истории. В понимании Иисуса, все зло и боль мира сосредоточились в одной точке на кресте, потерпев на нем окончательное поражение.
При этом, конечно, нельзя не задаться вопросом: почему тогда боль и зло по–прежнему процветают в мире? Утешительно сознавать, что для ранних христиан, решительнее других утверждавших спасительную силу креста, эта проблема была не менее актуальной. Послания к Колоссянам и Ефесянам, в которых Павел прославляет подвиг Иисуса, написаны в темнице, где апостол находился во власти сильных мира сего. Каждому из нас приходится жить с этим противоречием. Однако если победа креста никак не отражается в жизни всего мира, если ее действие ограничивается лишь так называемой духовной» сферой, значит мы отрицаем значение, вложенное в нее Иисусом. Такое понимание креста и воскресения требует от нас, помимо всего прочего, веры в грядущую окончательную победу, когда Бог сотрет с наших глаз последнюю слезу. Все это подводит нас к
В–третьих, крест можно рассматривать как величайшее проявление любви Иисуса к людям. Он стал кульминацией тех моментов в eгo служении — прикосновения к прокаженному, сострадания больным и осиротевшим, его слез на могиле Лазаря, — которые являют нам глубоко человечного и (об этом я буду подробнее говорить в следующей главе) одновременно преисполненного Божьим духом Иисуса. Свидетельство Иоанна о том, что Иисус, «возлюбил» Своих сущих в мире, до конца возложил их» (Ин. 13, 1), нельзя назвать какой–то более поздней богословской трактовкой событий, которые на самом деле протекали совсем не так, Описание Иоанна не расходится с действительностью.