Иисус Христос как историческая личность

Мы не будем здесь углубляться в довольно сложную тему двух ожидаемых евреями Спасителей – т. н. жреческого Мессии (Мессии Ааронова) и светского Мессии (Мессии Давидова). Само раздвоение личности Спасителя было обусловлено различными представлениями о нем, бытовавшими в том или ином социальном слое еврейского общества. Жреческие круги, а также отдельные сектантские группы (например, ессеи-кумраниты) желали, чтобы грядущий Мессия Израилев был левитом, потомком Аарона, принадлежащим к роду священников. Функции такого Мессии были схожи с функциями Моисея. Другая часть евреев видела в ожидаемом Спасителе могущественного царя-судью, как бы второго Давида, считавшегося идеальным правителем еврейской истории. Уже в «Заветах 12 патриархов» о Спасителе говорится, с одной стороны, как о потомке Иуды и Давида-царя (Зав. Рув 6:12; Иуд 24:1; Неф 8:2), с другой, указывается на его происхождения «от семени» Левия и Аарона (Зав. Дан 5:10; Гад 8:1); наконец, он называется также потомком Иосифа Прекрасного (Зав. Иос 21:2). То учение, где образ Мессии окончательно разделился на две самостоятельные фигуры, идущие друг за другом (один страдающий, а другой побеждающий Мессия), оформилось позднее. Отчасти оно было заимствовано христианством и преобразовано в учение о двух пришествиях Христа. Строго говоря, Иисус, не принадлежа к священническому роду [16], мог претендовать только на статус светского Мессии, «Сына Давидова», то есть «Царя Израилева (=Иудейского)». Кстати, ни из одного речения Иисуса нельзя извлечь того, что он был знаком с учением о Мессии Аароновом и как-то на это реагировал. По общему же тону его высказываний, передаваемых евангелистами, можно заключить, что взгляды жреческого сословия вообще не были ему близки.

Продолжим разговор о мировоззрении основателя христианства. Иисус вполне усвоил основные положения межзаветной [17] апокрифической литературы, в частности, ее ангелологию и демонологию, и связанное с этим представление о происхождении зла. Вплоть до IV в. до н. э. в иудаизме ангелы были безымянными и безликими духами Бога и не воспринимались как отдельные от Него лица. Патриарх Лот и праведник Маной, общаясь с ангелами, считали, что разговаривают с самим Богом (Быт 19:18; Суд 13:18,22). Кажется, первый документальный случай присвоения ангелу личного имени – это второканоническая Книга Товита (ок. 300 г. до н. э.), где появляется ангел с именем Рафаил (12:15). В Книге Даниила встречаются архангелы Гавриил и Михаил, различающиеся по своим функциям.

Одновременно обретают собственную личину злые духи или бесы. Постепенно персонифицируется и главный противник Бога, вождь злых духов Сатана или Велиар. Эти имена образовались подобно титулу «Мессия» из ветхозаветных служебных терминов: древнееврейское слово сатан («противник», «обвинитель») обозначало всякого врага (Чис 22:22; 1 Цар 29:4), а словом велиал определялся всякий нечестивец и идолослужитель (Вт 13:13, Суд 19:22, 1 Цар 2:12 и др.). В Книге Еноха впервые оформилась популярнейшая затем легенда о падших ангелах во главе с Семьязой (Сатаной), которые, будучи низринуты Богом с небес, принесли на безгрешную до того землю зло, привили людям нечестие и пороки. Эту легенду, по видимому, имел в виду Иисус, говоря: «Я видел Сатану, спадшего с неба как молнию» (Лк 10:18) [18].

В послебиблейскую эпоху с Сатаной был связан хитрый змей известного библейского рассказа об изгнании Адама и Евы из рая (Быт 3:1 сл.). В апокрифической Книге премудрости Соломона (II в. до н. э.) разъясняется: «Бог создал человека для нетления и соделал его образом вечного бытия Своего; но завистью диавола вошла в мир смерть, и испытывают ее принадлежащие к уделу его (диавола)» (2:23-24). Таким образом «древний завистник» и его полчища сделались первоисточниками всякого зла, под которым понималась также и смерть. В «Заветах 12 патриархов» действию «начальника заблуждения» Велиара приписаны даже «злые» чувства и помыслы людей (Зав. Рув 4:11; Зав. Сим 5:7).

Подход древних евреев был иным. Бог воспринимался источником как всего хорошего, так и дурного [19]. «Я Господь, и нет иного, – читаем у второ-Исаии, – Я образую свет и творю тьму, делаю мир и произвожу бедствия» (45:7). Однако со временем в иудаизме возобладало мнение, что благостный и милосердный Бог не может быть ответственным за существующее в мире зло. Порождением зла должен быть не Творец мироздания, а кто-то иной, пусть и сотворенный им, но восставший против Бога и вышедший из повиновения. Легенда о падших ангелах во главе с Сатаной, как замечают религиоведы, стала гениальным разрешением этой психологической коллизии.