Это была естественная клятва для людей, которых вышибли из Храма накануне Пасхи, и единственное разумное объяснение того, почему в пасхальную вечерю у Иисуса и его людей, еще недавно контролировавших Храм, не оказалось на столе пасхального агнца.
Дата этого происшествия также позволяет предположить, как именно был отбит Храм.
Именно в День Опресноков во время Иудейской войны приверженцы Иоанна из Гисхалы отбили Храм у приверженцев Елеазара, сына Симона. Это был один из немногих дней в году, когда большая группа людей могла проникнуть в Храм, не вызывая подозрения, и более того, эти люди могли иметь с собой ножи, ибо многие приносили в жертву агнца сами. Та же самая особенность Храма, которая делала его легкой мишенью для захвата террористами, делала его не менее удобной мишенью для антитеррористической операции.
Арест
У Марка, писавшего сразу после Иудейского восстания и заинтересованного в том, чтобы минимизировать роль римлян в его казни, Иисуса арестовывают не римляне, а слуги первосвященника.
Иисус при аресте не оказывает никакого сопротивления, а его люди разбегаются. Только какой-то человек отсек ухо рабу первосвященника (Мк. 14:47), да некий юноша, завернувшись в покрывало, следовал за Иисусом. Воины схватили его, «но он, оставив покрывало, нагой убежал от них» (Мк. 14:52).
У Иоанна, в Евангелии, написанном гораздо позднее и имеющим доступ к другой, не синоптической традиции, арестовавший Иисуса отряд назван «когортой» (Ин. 18:3). Когорта — это крупное военное соединение числом 400–600 человек.
Во внеевангельских источниках, к которым мы обратимся потом, дело обстоит еще серьезней. Так, «славянский Иосиф» утверждает, что Пилат при аресте Иисуса «перебил много народа», а «Толедот Иешу» — что Иисус явился в Иерусалим с двумя тысячами вооруженных боевиков.
Не будем, однако, спешить — и вернемся к Евангелиям.
Глава 11
Суд над Иисусом
Сразу после ареста Иисуса привели к первосвященнику, куда, несмотря на ночь, спешно собрался Синедрион (Мк. 14:53).
Описание Марка не оставляет сомнений, что речь идет именно о частной резиденции первосвященника: во дворе ее, у костра, в это время греется с челядью Петр. Он тайно проник в резиденцию после ареста учителя. Его узнаёт служанка первосвященника, но Петр ловко отпирается от порочащей связи.
«Когда Петр был на дворе внизу, пришла одна из служанок первосвященника и, увидев Петра греющегося и всмотревшись в него, сказала: и ты был с Иисусом Назарянином. Но он отрекся, сказав: не знаю и не понимаю, что ты говоришь. И вышел вон на передний двор; и запел петух.
Служанка, увидев его опять, начала говорить стоявшим тут: этот из них. Он опять отрекся. Спустя немного стоявшие тут опять стали говорить Петру: точно ты из них; ибо ты Галилеянин, и наречие твое сходно. Он же начал клясться и божиться: не знаю Человека Сего, о Котором говорите.
Тогда петух запел во второй раз. И вспомнил Петр слово, сказанное ему Иисусом: прежде нежели петух пропоет дважды, трижды отречешься от Меня; и начал плакать» (Мк. 14:66–72).
Стоп. Сделаем паузу, переведем дух и представим картинку, которую описывает Марк.
Как мы уже говорили, административный аппарат римлян был весьма рудиментарен, и процесс управления завоеванной территорией везде, где можно, отдавался на аутсорсинг.
Эллинистическими городами правили выборные городские советы, а иудейскими — синедрионы, то есть те же городские советы, только пополнявшиеся не столько путем выборов, сколько путем назначений.
Даже само слово «синедрион» было чисто греческим, оставшимся еще с тех времен, когда Иудея была провинцией Селевкидов. Синедрион был тот самый, учрежденный Антиохом Эпифаном городской совет, который мутировал в условиях иудейской теократии.
Иерусалимский Синедрион был высшим законодательным, налоговым и судебным органом Иудеи. Это был Сенат, Конгресс, Верховный Суд и аппарат Белого дома в одном лице. Его главой неизменно был действующий первосвященник, а членами — знатнейшие граждане и знатоки закона.
И вот, согласно Марку, все эти первые в Иудее люди, семьдесят один человек (если речь идет о Большом Синедрионе) или двадцать три (если речь идет о Малом), бросив дом, очаг, жену и уютную перину, поспешили ночью во дворец первосвященника, только чтобы судить какого-то незначительного персонажа.
Более того: дело происходило не в любую ночь, а в