На мой взгляд, одна из главных причин, почему экзегеты столь долго пренебрегали очевидным смыслом отрывка, состоит в том, что христианское богословие очень часто не придавало падению Иерусалима богословской значимости[1231]. Это создавало затруднения в интерпретации не только Мк 13, но и других (порой очевидных, вроде Лк 13:1–5) евангельских отсылок на то же событие. Они считались угрозой адских мук в загробном мире, а не характерными для Иисуса предупреждениями о Божественном суде, орудием которого должен стать вполне посюсторонний гнев римлян. Предсказание в Мк 13:2 («Не останется [здесь] камня на камне») не является ни новым, ни неожиданным. Такое могли бы сказать или подумать многие еврейские сектанты того времени. Подобно Иеремии, Иисус горевал о городе, но не мог не предречь его разрушение. Подобно Иосифу Флавию, он говорил, что провидит разрушение, и интерпретировал его как Божественное наказание за нынешнее нечестие Израиля. В странном параллелизме с предупреждениями о собственной предстоящей смерти, о которых у нас пойдет речь далее, он продолжал возвещать бедствие на Иерусалим. Ничуть не удивительно, что в ответ на простительную восторженность учеников при виде фантастических зданий, открывающихся их взору, Иисус довел эту линию своего служения до кульминации, охладив их пыл суровыми словами о суде.
У Матфея и Марка дело происходит на горе Елеонской. Едва ли это случайно. Манера рассказа — не абстрактная. Типичным для Иисуса образом Рассказ сопровождают символические действия. По–видимому, Иисус создал аллюзию на Зах 14:4–5. Контекст — приход Царства Божьего (Зах 14:9) и предстоящая война народов против Иерусалима (Зах 14:1–3). Зах 14:4–5 рисует Бога стоящим на горе Елеонской, а также великое землетрясение, после чего «придет ГОСПОДЬ Бог мой и все святые с Ним». Отметим три особенности:
• синоптики не сообщают о землетрясении (ср. однако Мф 27:51–52);
• Иисус не стоит, а сидит;
• Матфей не вставляет ремарку «сие произошло, да сбудется…».
Эти особенности убедительно показывают: евангелисты не выдумали эпизод, чтобы получить «исполнение» пророчества Захарии. Судя по всему, Иисус специально именно на горе Елеонской произнес последнее грозное пророчество о суде над Иерусалимом и оправдании себя со своими последователями. На символическое действие Он был способен не менее великих еврейских пророков. И к символизму (например, символизму места) он был не менее чуток, чем христианские авторы поколение спустя[1232]. И заметим: для Иисуса абсолютно естественно было находиться на горе Елеонской, на полпути между городом и Вифанией, где он с учениками проводил ночи. Роль этого места состоит в том, что таков парадоксальный пересказ великой истории из Зах 14: предрекая последнюю великую битву Иерусалима, «приход» ГОСПОДА и наступление Царства Божьего, Иисус действовал во исполнение пророчества Захарии (как он его понимал). Вопросы учеников к Иисусу прямо связаны с этим предсказанием.
• У
• У
• О
Повторимся: у учеников, добропорядочных евреев I века, не было оснований ждать конца света. Ведь до речи на горе Елеонской они о таком и не слышали ни от самого Иисуса, ни из традиции. Им и в голову не могло придти, что история мира, Израиля или Иисуса включает конец света или нисхождение на облаке Иисуса или кого бы то ни было еще. Они даже не думали, что Иисус будет от них взят, — что уж говорить о его возвращении! Не ждали они и какую–либо другую фигуру, — будь то земную, небесную или откуда–то посередине, — которая явится на землю на облаке[1234]. Иисусу пришлось бы нелегко, пожелай он внушить им столь необычное и нееврейское представление: судя по Евангелиям, они были не всегда на высоте, когда требовалось усвоить даже переосмысление знакомых идей.