Иисус и победа Бога

Что же мы находим? На первый взгляд, свидетельства озадачивают. В одном известном евангельском материале Иисус объявляет, что язычники получат долю в благословениях Царства[1109]. В некоторых других материалах он сравнивает современников с теми или иными язычниками из библейских историй, всегда к выгоде последних[1110]. Вместе с тем он настаивает: его собственная миссия, как и миссия его учеников при его жизни, должна быть ограничена этническим Израилем[1111]. В ранней Церкви даже Лука, явно сторонник миссии к язычникам, подчеркивает, что поначалу Церковь относилась к язычникам настороженно, и некоторые даже пытались настаивать на совершении новообращенными язычниками обрезания (как известно, послания Павла отражают ту же проблему[1112]).

Объяснение ситуации лучше всего искать в направлении, предложенном Иеремиасом (его развивали также Бен Мейер, Джордж Кейрд и Л. Херст[1113]). Как показывает ход наших рассуждений, в рамках Рассказа о Царстве Иисус намекал, что призвание Израиля, наконец, исполняется: Израиль будет светом миру, и народы, видящие этот свет, придут восславить Бога Израилева[1114]. Опять–таки, скандал здесь не в религиозному а в эсхатологическом (а потому политическом!) смысле. Не столько в том, что Иисус обличает современников за недоброжелательность к язычникам, — предвосхищая нынешнюю западную политкорректность, — сколько в том, что он дает понять: через его деятельность приходит Царство, неся надежду язычникам и суровое предупреждение людям, не исполнившим свое предназначение, не ставшим светом миру.

С учетом еврейских корней Иисусова Рассказа о Царстве, эта открытость миру не удивительна. Иисус считал, что повествование о Промысле Божьем в отношении Израиля предназначено влиться в еще большее повествование — о Промысле Божьем в отношении всего космоса. Иисусову версию повествования об отношениях ГОСПОДА с Израилем можно представить так[1115]:

Соответственно, большее повествование:

На мой взгляд, из этого предельно ясно видно: имплицитное и эксплицитное обетование Иисуса народам вне границ Израиля было частью не отрицания, а утверждения богоизбранности Израиля. В то же время Иисус был очень требователен: богоизбранность израильтян и их роль в замыслах Творца не ставит еврейских современников Иисуса вне критики, — даже напротив!

Иисус предлагал последователям не просто старые воззрения с небольшими модификациями, но основательное разрушение стереотипов.

7. Истинная мудрость

На личность Иисуса можно смотреть под разными углами. Полезно вспоминать и давно забытые подходы. Поэтому я очень рад, что сейчас столь большое внимание уделяется Иисусу как «мудрецу», учителю мудрости[1116]. Да и сам я, — о чем написал эту главу? Иисус предлагал требование и призыв оставить торную дорогу общепринятых мнений и пойти нехоженым путем, где Иисус — не только наставник, но и образец. В этом плане можно проследить преемственность Иисуса с великими учителями прошлого, как еврейскими (взять хотя бы Книгу притчей), так и языческими.

Пока все хорошо. С этим трудно поспорить. Много работ написано о том, как именно Иисус учил, как самый стиль его учения разрушал стереотипы слушателей. Яркие афоризмы, лаконичные и загадочные высказывания, странные истории — все это бросало вызов привычному восприятию реальности и искусно открывало новые возможности[1117]. Повторюсь: пока все хорошо.

Беда в том, что этот образ Иисуса–мудреца, низвергавшего стереотипы, нынче часто противопоставляют некоторым другим граням личности Иисуса. Вспомним главу 2: «семинар по Иисусу» и некоторые (хотя не все) его видные участники регулярно рассуждают так: Иисус был «сапиенциальным» учителем, — значит, он не был пророком; Иисус учил новому образу жизни в настоящем, — значит, он ничего не говорил о будущем; он принадлежал к традиции «Премудрости», — значит, он не имел отношения к «апокалиптике»[1118]. Кое–кто заходит весьма далеко: к иудаизму Иисусово учение имело лишь косвенное отношение, оно мало отвечало специфически еврейским чаяниям и мало соотносилось с еврейскими Писаниями, — оно было ближе премудрости кинического толка, с которой он мог столкнуться в своей галилейской молодости[1119]. Другие исследователи, тоже делая упор на образе «мудреца», но пытаясь избежать ложных антитез, помещают «Иисуса–мудреца» в более узнаваемо еврейский контекст[1120].