Иисус

Пещеру в Храме Рождества Христова в Вифлееме, куда в наши дни стекаются толпы паломников, можно с достаточно большой вероятностью считать местом рождения Иисуса. Это место уже было известно Иустину Философу в 150 г. н. э. и теологу Оригену в начале III в. Можно предположить, что именно там зародилась столь древняя традиция, и начиналось всё с первых посещений пещеры Марией и «братьями Господа» совместно с апостолами.

Непорочное зачатие

Остается вопрос о непорочном зачатии Иисуса, на который историк, конечно же, не может дать ответа. Здесь мы соприкасаемся с неизбывной христианской традицией, основополагающим признаком веры, особым знаком Воплощения Сына Божия. Согласно Апостольскому Символу веры (II в.), Иисус, «единственный Сын» Божий, был «зачат от Святого Духа» и «рожден от Девы Марии». Согласно Никео-Константинопольскому Символу веры (IV в.), Он был «единственным Сыном Отца, рожденным прежде всех времен», «рожденным, а не сотворенным», «Духом Святым он воплотился от Девы Марии и стал человеком».

Эти утверждения относятся к области чудесного, как и Воскресение Христа. Они предполагают божественность Иисуса, Который своим рождением и смертью избежал общей для всех людей участи. Задача историка здесь сводится к изучению происхождения и основ такой веры. В какие времена эта вера возникла? Можно ли связать ее с еврейской средой или она ей совершенно чужда?

Здесь следует подчеркнуть два факта. Первый заключается в том, что невозможно свести девственное зачатие Иисуса к одному из древних мифов, повествующих о рождении героев или богов. Все эти легенды о спустившихся с небес существах или о телесной близости женщины с богом или мужчины с богиней не имеют к тому никакого отношения. В Новом Завете Мария представлена как единственный источник человеческого происхождения Иисуса, но нигде не говорится, что Бог — его биологический отец. Речь здесь идет о новом творении, а не о богосупружестве или теогамии[56]. А это уже так далеко от языческой мифологии.

Второй факт заключается в том, что девственное зачатие считалось в те времена столь же неправдоподобным, как и сегодня. Оно противоречило культурному контексту Ветхого Завета, где девственность воспринималась как нечто отрицательное. Именно потому обет Марии о вечной девственности (как он представлен в Евангелии от Луки) долгое время считался несовместимым с иудейским менталитетом, сводившим роль женщин лишь к продолжению рода. А потому имелись основания полагать, что все это — позднейшая выдумка. Вплоть до того дня, когда в одном из кумранских свитков не обнаружились упоминания об обетах целомудрия, возможных даже в браке. «Если девушка дала обет девственности без ведома отца, он может освободить ее от клятвы. В обратном случае он и его дочь связаны этим обетом. Если замужняя женщина дает такой обет без ведома мужа, он может объявить клятву недействительной. Если же он согласится на такую меру, то оба обязаны ее соблюдать». Это помогает нам понять удивление посвященной Богу девственницы Марии при известии архангела Гавриила: «Как будет это, когда Я мужа не знаю?» и удивление Иосифа, наследника рода Давидова, который думал тайно отречься от нее.

В поисках подтверждения идеи о непорочном зачатии Иисуса первые христиане наткнулись на отрывок из Исайи в греческой версии еврейской Библии (Септуагинта), который показался им пророческим. В отрывке, где в еврейской версии говорится о Мессии: «Се, Дева во чреве приимет и родит Сына, и нарекут имя Ему: Еммануил», в греческом переводе вместо этого говорится о «девственнице» (parthenos). Соответствующее слово на иврите ‘almâh переводится как «непорочная дева», что, несомненно, подразумевает девственность. Но этот отрывок из Исайи никогда не интерпретировался как означающий девственное зачатие. Так что Матфей нашел идею о непорочном зачатии не в Септуагинте, но ее текст удачно с этой идеей согласовывается.

Получается, что Матфей и Лука не сами выдумали идею о непорочном зачатии, а унаследовали ее из более ранних устных или письменных повествований и свидетельства Девы Марии. И они не смогли уклониться от такого изложения фактов. Хотя по тем временам в иудейском контексте это было скорее неудобным, чем выгодным, поскольку рисковало представить Иисуса как незаконнорожденного.

Что же касается Марка, писавшего свое Евангелие в Риме, то он не ощущал необходимости рассказывать о рождении и детстве Иисуса. Для него главным было возвестить язычникам о Его смерти и Воскресении. Однако то, как Марк повествует об изумлении жителей Назарета по поводу Иисуса, показывает, что он знал о Его непорочном зачатии: «Не плотник ли Он, сын Марии…» (Мк. 6:3). Ведь в иудейском обществе того времени царили патриархальные устои, и не было принято говорить, что кто-то происходит от женщины — всегда ссылались на мужчину, даже если он на тот момент умер.