Игры двуликих

– Я сам, если помнишь, в розыске – Звонарев был ранен, местами даже покалечен, но не на голову: говорить правду, значило заведомо обречь себя – Да и когда бы успел? В три приехал Харон, мы с ним деревню изучали, потом он за "стволами" ездил – а через пять часов мы ехали на встречу!

– Вот за эти пять часов и "слил" коллегам! – особой уверенности в голосе Князя не чувствовалось – А?

– Да я даже не знал – и до сих пор не знаю! – ЧТО – ЭТО – ЗА – ДЕРЕВНЯ! Единственный ориентир – двадцать километров от города: сколько там деревень, сто, сто пятьдесят? Не мог я "настучать", потому что не знал места встречи!

Луганский долго смотрел в холодные серые глаза – и впервые не мог понять, врет "мусор" или нет. Волчье, годами тренированное чутье Князя всегда подсказывало ответ, теперь же предательски молчало… Анатолий с неохотой, но отнес этот факт в пользу собеседника.

– На маршрутке пришлось ехать – он вытер ладонью мокрый лоб – двадцать лет не ездил. Выхожу, мне водила – черная рожа! – дэнги! А у меня сто долларов и карта. Потом, говорю, отдам. Так давай на меня – на меня! – орать! Сука! – Князь снова покраснел.

– И что? – Звонарев понял, что гроза временно утихла, и немного расслабился.

– Теперь в больнице орать будет, чтоб "утку" подали.

– В городе "шухер", а ты водилу в больницу отправил? Умно ли?

– Со мной Шайтан ехал: все сделал и тихо ушел. Нормально. – Луганский снова успокоился – Ладно, херня все – откуда твои коллеги могли прознать о встрече?

– Сначала расскажи, что там произошло, я ж не в курсе. Потом и подумаем.

– Там? Там дурдом был… Голливуд устроила, корова.

– Баба? – Звонарев напрягся.

– Да. Слушай…

Глава 19

Князь сидел на балконе "Золотой звезды", любуясь открывшейся панорамой. Солнце медленно тонуло в багряном горизонте; ало-оранжевое небо, отражаясь в реке, красило воду тревожными красками. Дул легкий, приятный ветерок, казавшийся чудом после дикой дневной жары: нес запахи влаги, зелени и горячей пыли. И, конечно, города – с его вонючими заводами и машинами, но Луганский предпочел не замечать того, что нарушает гармонию заката.

В свои тридцать восемь Князь чувствовал, что устал – проскочив стадию юности, попробовав на вкус бедность и стыд за рваные ботинки, он, едва обретя самостоятельность, рванулся прочь от дна жизни. Другие учились, мечтая продолжить династии инженеров, врачей, слесарей – Луганский учился, чтобы не продолжить династии воров, пьяниц и прочего сброда. Круглый отличник до пятого класса, он-таки свернул с выбранного пути – собравшись компанией, "подломили" ларек с мороженым – пацаны с улицы Бебеля рано учились подобным забавам.

Тогда и случился большой жизненный перелом, стадии "до" и "после". Обожравшись до рвоты лакомством, будущий Князь сообразил, что на покупку такого количества… да чего угодно, плевать на мороженое! – пришлось бы работать год: истекать потом на стройке или махать лопатой под язвительные комментарии ЖЭК-овского прораба! И если есть прямой путь, вроде работы – то должны быть и обходные тропки, вроде… на ум приходило воровство, но Толик знал – воровать – сидеть, а это не входило в план.

Многие начинания так и остаются начинаниями, если не получают должной подпитки. Случись все иначе – работал бы Луганский честно, таскал домой зарплату и прятал "флакон" от жены… не случилось. Подпитку замысла Толик получил на тринадцатый день рождения, когда вечно поддатая мамаша, вместе со старым школьным пеналом – подарком, притащила в дом нового сожителя.

Миша Сусел, как сразу прозвали его соседи по коммуналке, и впрямь был похож на грызуна. Заостренные черты лица; мелкие, выдающиеся вперед зубы; крупный нос с широкими, трепещущими ноздрями… над ним потешались, а Миша улыбался и никогда не ввязывался в перепалку. Весь ум и прозорливость этого человека Князь оценил много позже, когда ни матери, ни самого Миши не было на свете.

Человеком новый сожитель оказался неплохим – пацана хоть и не замечал, но и не норовил, как выпьет, вдалбливать кулаком жизненные уроки. Иногда, в порыве хороших чувств, усаживал Толика рядом и рассказывал о книгах, о далеких странах и людях, которых ему довелось видеть. Сусел много скитался по стране – тогда еще Великой и Могучей – много где работал и даже опубликовал в Армении книжку плохих стихов, "Сонеты" – затрепанная, она до сих пор, как память, лежит у Князя дома.

Все рассказывал интересно, но особенно хорошо запомнилась Толику беседа о будущем:

– Ты, пацан… – Сусел налил в мутный стакан водки. Мамаша давно храпела на полу, на матрасе – Будешь жить в другой стране, можешь поверить. Будет больше возможностей, больше еды, одежды… всего! Но… – он залпом выпил и шумно выдохнул – одно останется неизменным – Миша поднял указательный палец – человек! Сколько бы не врали, что все честные, бескорыстные и правильные – не верь. Человек – существо, по сути, неприятное: сколько ни дай, у соседа всегда будет больше! – он икнул и замолчал, уставившись в стену.

– И что? – Толик ждал, когда Миша, наконец, "вырубится", чтобы спереть остатки водки, для того и поддерживал беседу.