Игрушка для хищника

Сажусь, обхватываю себя руками за ноги, и понимаю, — только одного хочется. От себя самой убежать. Убежать так далеко, чтобы не вспомнить!

Где тот волшебный ластик, что однажды мне уже стер память?

Я бы сейчас всю ее стерла.

Нет, даже не так.

Пусть его жестокость, пусть то, что он сделал тогда со мной, — пусть это даже останется. Любовь бы эту чертову, проклятую стереть, все с того самого момента, как в себя прорываться понемножку начала.

Зачем он говорил мне о любви?

Зачем ласкал так сумасшедшее?

Зачем с ума сводил одним взглядом своим бешенным, безумным, — таким, от которого дрожью счастье по венам растекалось?

Или это — тоже такая его месть тому, кто был его врагом?

— Света? Ты долго.

Появляется в проеме, а я отшатываюсь, больно впечатываясь в стенку ванной. Глаз на него поднять не могу, голос его слышать — просто пытка. Не могу!

— Вода уже остыла, — он слишком близко, его дыхание шевелит волосы на плечах.

— Замерзнешь.

— Что? Уже насиловать жену пора? — выдыхаю, зажмуривая глаза до боли в веках. Не перенесу сейчас его взгляда, в истерике забьюсь! И ведь ведет себя так, как будто ничего и не было! — Если не выйду, — что? Бить будешь, или собак на меня спустишь?

Пытаюсь выскользнуть из его рук, отбиваюсь, молочу кулаками по груди, по лицу, — но он даже и не замечает. Да и — что это для него? Даже не укус комара, так, пылинка. Ничего против него не могу. Совсем ничего.

Обхватывает и таки сдирает это дурацкое платье.

— Тшшшшш. Перестань дрожать, — и голос, — ласковый, с болью, губами к волосам прижимается. И больно так, что снова режет, каждый миллиметр меня самой режет, вонзаясь со всех сторон, но каждый раз — прямо в сердце. Насквозь. — Ты знаешь, я тебе никогда не причиню вреда.

Не слушает, не отпускает. Заворачивает, как гусеницу, в полотенце и уносит в гостиную.

Здесь все, как я мечтала когда-то.

Мы где-то далеко, за городом, нет его важных дел, нет людей. Потрескивает огонь в камине, вокруг все в разноцветных розах, — огромные вазы, я таких огромных даже никогда не видела. И только мы вдвоем. Вот она, моя сказка.

Только от платья остались одни ошметки, душа истекает кровью, а кольцо на пальце так жжет, что слезятся глаза. Все ложь. Ложь и предательство.

— Я заказал креветок и сыры, все, как ты любишь, — как ни в чем ни бывало, усаживает меня, прямо в полотенце, за стол, подымая крышку над огромным блюдом с дымящимися креветками. Наполняет высокий бокал крепкой вишневой наливкой. Наклоняется, укутывая мои босые ступни в мягкий плед.

Почему? Почему он ведет себя так, словно ничего не случилось?

И… Какой разговор нас сейчас ждет?

— Тебе нужно поесть, — подносит к моим губам вилку с наколотой кветкой, а меня снова дергает, — как будто, если я откажусь, сейчас надавит мне на челюсть и протолкнет в рот силой.

— Света! — напускное спокойствие тает, и вот уже в его голосе прорывается рычание. Как тогда… Как…

— Твою мать! — бьет с силой кулаком по столу, сжимая челюсти так, что я даже слышу хруст. — Прекрати от меня уже шарахаться! Ты всерьез могла поверить, что я собирался тобой кого-то шантажировать? Я же отпускал тебя, Света! Сколько раз отпускал, а? Не хотел ведь, с ума сходил, — а отпускал! Я похож на того, кто решает свои вопросы вот так? Через маленьких девчонок? Я, Света, все свои вопросы по-другому совсем решаю. И ты должна бы это понимать! Ты, мать его, знать меня должна бы уже!

Вот теперь, — зверь. Злой, разъяренный. Нависает надо мной всей мощью своего огромного тела, всей яростью. Кажется, стол огромный, дубовый, сейчас перевернет и в щепки все вокруг разметает.

Но именно теперь мне почему-то совсем не страшно.

Нет. Не боюсь я этого зверя. Каким бы он ни был — не боюсь. Даже после всего, что о нем вспомнила. Ни капли.

И сердце мне говорит, что он прав. Никогда бы так не поступил, никогда бы не использовал меня в каких-то целях. А еще… Что вреда он мне не причинит. Не сможет. Никогда.

Но… Разве он уже не предал моего сердца? Или это сердце предало меня, обманув?

— Знать? — я горько усмехаюсь, закрывая глаза. — В том-то и дело, Артур. Я, кажется, совсем не знаю, кто ты. Смотрю на тебя, — и не знаю, понять не могу, — кто же ты такой? Тот, кого я любила, никогда бы так не поступил. Не применил бы силу к женщине. Тем более… Так…

Горло сжалось до невозможности. Будто снова ощутила на себе его руки, и… Член, который он всовывал мне в это горло насильно. Даже задыхаться начала.

— Ты моя, — хрипло бормочет, безумно проносясь глазами по моему лицу. — Моя, — гладит щеки, проводит пальцами по векам. — Не отпущу я тебя. Никогда уже не отпущу… Я же люблю тебя, малышка моя, лучик мой единственный! Так люблю, что самого рвет на части. Не могу уже отпустить, понимаешь?

— Себе, Света, верь. Сердцу своему, — и глаза его — так близко, болью полыхают. Такой болью, что саму до костей прожигает.