Игрушка для хищника

Нет, похоже, все-таки не знала, — со злостью прикуриваю очередную сигарету, очень рассчитывая на то, что действительно чутье мое сейчас работает, а не какое-то странное, дикое желание выгородить и оправдать эту сучку. Почему? С чего вдруг мне так хочется верить, что это поганое отродье не до конца замешано в этой отвратной мерзости?

От того, что не хочется то же самое делать с девкой, — и неважно, чья она дочь, а только по факту того, что баба?

Или, блядь, — потому, что все-таки понравилась? Дернулось что-то внутри сегодня, пока я раны ей протирал, таки дернулось, — там, где давно уже, по идее, ничего нет, не осталось, не могло остаться, кроме злобы и ненависти лютой?

Правда чую, что не на полную она виновна, — или просто сам себя обманываю?

Это, бля, — последнее дело, — начнешь себе врать, желаемое выдавать за настоящее, — и все, считай, — пропал.

Именно так и подставляют. Так получают пули в спину. Именно вот тогда, когда хотят кому-то верить, — очень хотят, несмотря на все факты, пусть даже обрывочные. Логика, — она штука такая. Ее развернуть, как хочешь, при желании, получится. И до какого угодно вывода цепочку из нее проложить.

Ладно, бля. Не время сейчас.

Отбрасываю окурок и впиваюсь руками в руль.

— Змей? — связываюсь по рации, валяющейся на сидении. — Ты мне нужен. Серого вместо себя оставь и выезжай за моей тачкой.

Глава 6

Было уже темно, когда вернулся в особняк.

Ну, как, хммммм, темно… Где-то там, в небе.

А остров очень даже ярко освещался горящими кабаками, мотелями и блядскими клубо-барами, — всем тем, что принадлежало на этой земле Альбиносу. Во всяком случае, о чем я знаю. Кроме, разве что, одной дачи, — не добрался, ехать слишком далеко.

Пошатывало на адреналине, когда, резко, на скорости, остановив тачку, вышел у собственного дома.

Гарью пропитался намертво, — месяц, наверное, разить от меня будет.

Людей своих пришлось стянуть сюда, — обратка не заставит себя ждать, нужно быть готовым даже несмотря на обещанную помощь.

Если она, мать его, еще будет. Потому что на такое ни Маниз, ни Морок не подвязывались.

Но меня, блядь, реально сорвало. И я не жалею.

Нужно выпить, и постараться отрубиться, — трое суток, блядь, не спал. Раньше маршруты и заказчиков, место, куда их привезут, высчитывали со Змеем, ну, а последние ночи — не до того было.

И хоть не отпускает, наоборот, так и распирает лихорадочной дрожью, — как зверя, почуявшего запах крови и своей добычи, — а отдохнуть все же надо. Ничего еще не закончилось. Все только начинается. И вряд ли этот раунд будет последним в нашей вражде.

Даже свет в доме не включаю, — я знаю здесь все с закрытыми глазами.

А когда в таком состоянии, — в любом месте знаю, везде на инстинктах сориентируюсь.

Раны новые горят, и, кажется, старая открылась, — или это просто по ней заново полохнуло?

Но это — потом, все потом. Не сдохну.

Падаю в гостиной в глубокое кресло, — на миг расслабиться, прикрыть глаза и снова просмотреть, уже на пленке памяти, как полыхает имущество Альбиноса.

И пусть очень скоро мне самому станет от этих огней и всполохов пиздец, как жарко, может, даже кожа свернется и расплавится в ожог, — а все равно нет более приятного зрелища.

Хотя, — нет. Вру. Есть. Обугливающийся Альбинос, поджаривающийся на вертеле.

Расслабило.

Даже ухмылку вызвало. Вот это, я называю, чувствовать себя, как дома, — смаковать, как хреново твоему врагу.

И это только начало. Только начало, мать твою!

В темноте отхлебываю прямо из бутылки, которую нашарил на столе, хороший глоток виски.

Вздыхаю, — пока только минута передышки, совсем расслабляться пока рано. Морщусь, — вместо того, чтобы завалиться в постель, придется сейчас с мелкой стервой что-то решать. Определять ее куда-то. В подвал уже не потащу, — раны у нее все-таки, а там — антисанитария. И воспаление легких еще, на хрен, подхватит.

Добрым что-то становлюсь. Полыхающие объекты успокаивают. Лють свою выплеснул, — вот, наверное, и добрый. И никакого это, мать вашу, отношения к девчонке, не имеет.

Глотаю еще. Давно не обжигает. А хочется, — чтобы горло обожгло, чтобы вкус по-настоящему почувствовать. Но не чувствую. Давно уже не чувствую. Практически ничего. Все выело, как кислотой. С того самого времени. Как понял, что случилось на самом деле, что эти уебки с матерью сделали. В один миг, в секунду одну выело. Все неживое стало, и не ощущается никак.

Ничего не чувствую, как будто злоба эта реально все во мне выжгла, в железо превратила. Ни уюта, ни веселья, ни боли. Даже секса, блядь, по- настоящему не чувствую. Так, разрядка просто необходимая для тела. И желаний даже практически нет. И запахов. А ведь раньше были. Особенно — запах дождя свежего, с ума сводил. Как сумасшедший, надышаться им никогда не мог. Все мало мне было, хотелось легкие разворотить, больше сделать, чтоб как можно сильнее он в меня вошел.

И желания были. Сколько всего хотелось! А ни хрена сейчас не хочется, — все рационально, потому что нужно. Чтобы удобно. Чтобы достаточно для того, что задумал. Но — не для души, логика одна.